Поэт мотыльком бросился в пламя любви. Но это была не та, ожидаемая им любовь. Здесь было что-то другое. И он и Сона тянулись друг к другу, но не как Лейли и Меджнун, не как Фархад и Ширин. Талант тянулся к таланту, талант вдохновлялся талантом, поэзия одного рождала танец другого, танец рождал новые газели...
- Сона!..
- Ты видел сегодня Тарлана, Ага? - резко перемела тему разговора Сона. Этим вопросом решила намекнуть поэту на свою любовь и раз и навсегда закончить тяжелые объяснения.
Сеид Азим резко поднял голову: "Постои, постои, она неспроста спросила меня о Тарлане... Неужели? Неужели она любит моего друга?" Он внимательно посмотрел на девушку.
Сона ласково улыбалась, нежно подрагивали ее губы, еще недавно так гневно стиснутые, глаза блестели.
- Не видел, Сона, а что?
- Ничего, я просто так сказала. Он ведь твой друг, Ага, ты можешь знать, почему он в последние дни не показывается в доме Махмуда-аги. Не болен ли он?
- Гаджи Асад узнал, что он частый гость меджлисов в доме Махмуда-аги... Он, говорят, сильно бушевал и запретил ходить на эти собрания...
Печаль снова окутала лицо Соны: "Его отец не хочет, чтобы он даже видел меня. Если бы он догадался... О аллах!"
"Конец моим мечтаниям... Она говорит и думает о Тарлане".
- Мне показалось, Сона, что ты неспроста заговорила о моем друге. Сона, скажи, уж не он ли тот счастливец...
- Извини меня, Ага, что доставила тебе боль, но моя любовь никого не сделает счастливцем...
Боль завладела сердцем поэта: "Как я не почувствовал этого раньше, зачем я говорил с ней о своей любви... У нее и своих забот хоть отбавляй, о нежный чистый ангел!"
- Ты права, Сона... Насильно мил не будешь. Я просто завидую своему другу. Он все-таки счастливец.
- Что толку... - Сона разволновалась. - Извини меня, Ага, да будет жизнь тебе моя в жертву! Не обижайся на меня... Ты и сам прекрасно понимаешь, что ни в судьбе Тарлана-аги, ни в твоей мне не суждено сыграть роли. Вы не из тех разгульных гуляк, которые преследуют беззащитных женщин с дурными намерениями... А для серьезной честной жизни чанги не годится... Того, кто связался с нею, проклянут, выгонят из Шемахи, забросают камнями. Тарлана же Гаджи разрежет на куски, если узнает что-нибудь. Да буду я жертвой твоего предка, Ага, береги себя. Нельзя, чтобы твое имя связывали с моим, не втравливай себя в скандал... И меня забросают камнями... В моем сердце уже есть кладбище любимых мною людей. Не добавляй еще одной могилы и ты...
Сердце поэта разрывалось от боли. Он не находил слов утешения для Соны. Ему доводилось видеть немало открытых на погребении могил, но ни одна не вызывала такой скорби и боли, как вид заживо хоронящей себя молодой девушки. "Пусть будет проклято время, лишающее тебя счастья жены и матери!"