Они посмотрели друг на друга, улыбнулись одинаковыми многозначительными улыбками.
– Кабина в ресторане заказана? – заботливо спросил Анисимов.
– Конечно! – ответил Прончатов и посмотрел на часы. – Без десяти! Постоим?
– Постоим! – ответил Анисимов.
Став очень серьезными, они изучающе смотрели на здание обкома, на голых младенцев, на разноцветье красок, на стальные ворота. Потом опять взглянули друг на друга.
– Шахтеры о нем говорят хорошо! – сказал Прончатов, вынимая зажигалку. – Жалеют, что переведен в другую область.
– Трое детей! – задумчиво проговорил Анисимов. – Младшему четыре года… В силе мужик!
– Две бутылки коньяку – на ногах! – без выражения продолжал Прончатов. – Шахтерская школа, видимо!
– Где пьет? На рыбалке?
– И на рыбалке! – Прончатов расхохотался. – Ты, Коленька, богов лепишь по своему образу и подобию! Директора помолчали.
– Интересно, интересно! – сказал Анисимов. – Признайся, истукан, что волнуешься!
– Не больше тебя! – пожав плечами, ответил Прончатов. – Пошли?
– Пошли, дорогой!
За стеклянной дверью к ним шагнул седой милиционер с лицом главы большого, дружного семейства. Он, конечно, узнал Прончатова и Анисимова, но виду не показал – милиционер сделал строгие глаза, проведя пальцами по портупее, строго откашлялся, но вдруг расплылся в родственной улыбке.
– Кого я вижу! – пророкотал он. – Олег Олегович, Николай Иванович, с приездиком!
Зная до мелочей, что за этим последует, директора рассмеялись. Радуясь, оглаживая Прончатова и Анисимова родственными глазами, милиционер прикрыл могучим телом дверь, протянув руки к нагрудному карману Прончатова, сказал ласково:
– Партбилетик!
– Петрович, – включившись в игру, удивленно сказал Анисимов. – Это ведь бюрократизм! Ты же знаешь нас!
– Знать-то знаю, – привычно ответил милиционер, – но жизнь, товарищи, сложная штука. Сегодня ты директор сплавконторы, а завтра ты нетрудоустроенный гражданин!
После этих слов улыбаться не полагалось, и директора одновременно вздохнули. Хорошим актером был директор Прончатов и сыграл сложное – опустил печально голову, прикрыл грустной поволокой глаза, но надежда светлым лучом проглядывала сквозь тоскующие черты.
– Да-е! – вздохнул он. – Жизнь, жизнь!
Поднявшись на второй этаж, они пошли по длинному пустому коридору. Ни звука не проникало сквозь твердые двери, которые не хлопали, открываясь и закрываясь, никто суетливо не бежал навстречу, никто не обгонял идущих. Толст и пушист, лежал ковер под ногами, мощно стояли возведенные купцами стены. В тишине торжественности шли по коридору Прончатов с Анисимовым, пока не остановились перед высокой дубовой дверью с золотой табличкой «Зал заседаний», за которой находился еще не сам зал, а так называемый «предбанник».