– Конверт, который Уоддел просил захоронить вместе с ним.
– Вот это меня по-прежнему смущает. Коды на квитанциях не соответствуют нашим догадкам. Подходят только даты, а коды не имеют отношения к ресторанам и телефонным будкам между Мекленбургом и Ричмондом.
– Знаешь, Бентон, возможно, объяснить это настолько просто, что поначалу нам даже и не могло прийти это в голову.
– Я весь внимание.
– Когда ты куда-нибудь едешь по делам Бюро, думаю, тебе приходится заниматься тем же, чем и мне, когда я в служебной поездке. Ты отчитываешься за расходы и сохраняешь все квитанции. Если ты часто разъезжаешь по службе, то собираешь квитанции сразу за несколько поездок, чтобы избежать бумажной волокиты. И все эти квитанции у тебя где-то лежат.
– Все это превосходно объясняет наличие квитанций, – согласился Уэсли. – Возможно, кому-то из тюремного персонала понадобилось съездить в Питерсбург. Но как квитанции оказались в заднем кармане Уоддела?
Я вспомнила про просьбу Уоддела о захоронении содержимого конверта вместе с ним. Потом мне неожиданно пришла в голову одна, казалось бы, непримечательная деталь. В день казни Уодделу была разрешена двухчасовая встреча с матерью.
– Бентон, а ты разговаривал с матерью Ронни Уоддела?
– Несколько дней назад Пит был у нее в Суффолке.
Она не очень-то расположена беседовать с нем-то вроде нас. В ее глазах именно мы отправили ее сына на электрический стул.
– Значит, она не поделилась ничем по поводу своих впечатлений от беседы с сыном в тот день.
– Из ее слов можно лишь сделать вывод о том, что он был каким-то пришибленным и испуганным. Хотя вот один интересный момент. Пит поинтересовался, куда делись личные вещи Уоддела. Она сказала, что ей отдали его часы и кольцо, объяснив, что он пожертвовал свои книги, стихи и прочее Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
– У нее это не вызвало недоумения? – спросила я.
– Нет. Похоже, она считала, что Уоддел вполне мог так поступить.
– Почему?
– Она не умеет ни читать, ни писать. А главное – ее обманули, так же как и нас, когда Вэндер пытался добраться до личных вещей Уоддела в надежде снять с них отпечатки его пальцев. И, скорее всего, эта ложь исходит от Донахью.
– Уодделу было что-то известно, – сказала я. – И Донахью стремился заполучить каждую записочку, которую тот писал, каждое адресованное ему письмо, потому что, должно быть, Уоддел знал нечто такое, что определенные люди хотели сохранить в тайне.
Уэсли сначала не ответил.
Потом он спросил:
– Как, ты говоришь, назывался одеколон Стивенса?
– "Ред".