Оливер размахивал чайной чашкой.
– Посмотрите, что привезли из Франции! На дне этой чашки – обнаженная женщина.
– Дай мне ее, – Юлиана схватила чашку, заглянула внутрь, засмеялась и показала ее Нэнси и Джилли. На картинке была изображена купальщица, скромно прикрывающаяся гроздьями винограда, фиговыми листьями, с лавровым венком на голове.
Женщины начали охать и ахать, пока Стивен не прервал их с наигранной суровостью.
– Пора вам приниматься за работу.
– Мы не рабыни, господин, – смело заявила Юлиана.
– Нет, ты рабыня, – вмешался Оливер. – Я слышал, как папа разговаривал с дядей Джонатаном. Он сказал, что превратил тебя в рабыню страха.
Юлиана вскинула голову.
– Страха?
Уши у Стивена покраснели.
– Страсти, – заявила Нэнси, указывая пальцем на Стивена. – Ну и острый же у вас язычок, мой господин. Как можно говорить такое в присутствии вашего вездесущего постреленка.
– Я не вездесущий постреленок, – закричал Оливер, слезая с отца, словно с дерева. – Я шпион! Да!
– Шпион, как дядя Элджернон! – Воинственным криком он подозвал сына вдовы Шейн, который собирал яблоки, и они вместе помчались со двора.
Юлиана поднялась с кресла-качалки и подошла к мужу вплотную. Нэнси и Джилли почуяли надвигающуюся бурю, и их будто ветром сдуло из-под навеса.
– Я рабыня страсти, да? – потребовала ответа Юлиана, дрожа от оскорбления, нанесенного ее гордости.
С притворной беспечностью Стивен взял яблоко, вонзил в него зубы и начал медленно жевать.
– К несчастью, мальчик подслушал разговор. Но должен признать, как это ни ужасно, что это правда.
– Это оскорбление, – заявила она. – А ты чересчур высокомерен.
Стивен откусил от яблока большой кусок и зажал его зубами. Наклонившись к Юлиане, он предложил ей отведать яблока от своего куска. Она медлила. Тогда Стивен обхватил рукой ее шею и притянул к себе. С озорной улыбкой Юлиана заглотнула наживку и хотела отстраниться от мужа, но он опередил и впился в ее губы.
Юлиана поняла, что бесполезно противиться, да она и не хотела. Стивен заставил ее, воспитанную в роскоши, забыть, что она Романова. Среди бела дня он повел ее к покрытому соломой, построенному из известняка навесу. Там, среди глиняной посуды и деревянных чанов с сидром, он раздел Юлиану донага, бросил прямо на земляной пол ее шаль и занялся с ней любовью. Юлиана не произнесла ни одного слова протеста, когда он схватил ее руки, зажал их высоко над головой и быстро проник в нее. Не переставая двигаться над ней, он полил ее грудь и живот пенящимся сидром и, достигнув высшей точки, начал пить яблочный нектар с ее обнаженного тела.