– Ой, от тебя можно чахотку получить! – воскликнул Кива. – Что значит не будешь играть? Будешь! Еще как! С треском, с присвистом! Аж дым пойдет из-под твоих копыт. И получится в тысячу раз лучше, нежели у тех портачей. Вот увидишь. Если я говорю, то знаю, что говорю. Я тебе прилеплю бороду, пейсы, надену длиннющий лапсердак, ермолку на твою дурную башку – и дуй, Мотя!
– О, нет, этого ты не добьешься у меня. Я еще с ума не спятил, чтобы лезть на сцену. Если надо, смогу стоять у занавеса.
– Ну, видали такого идиота? – возмутился Кива. – Впервые вижу… Та что же, не любишь мороженого, котлет?
– Очень люблю. Но я буду стесняться смотреть людям в глаза. К тому же родным, знакомым. Ведь вся улица придет смотреть и мои родители тоже. Только увижу их – рассмеюсь и испорчу тебе всю комедию.
– Как это рассмеешься? Я тебе посмеюсь! – показал он мне кулак. – Что значит – ты будешь смеяться? Ведь мы будем играть трагедию. Плакать надо, а не смеяться. Понял? Трагедию! Ты будешь стоять на сцене как вкопанный, как дуб. Молча, только будешь шататься, будто богу молишься. Понял? И это вся твоя роль. Пока я тебе не наступлю на ногу, ты рта не раскроешь. Вздумаешь смеяться – ты мне испортишь все дело, и мы не только на мороженое и на котлеты не заработаем, но публика нам еще морды набьет. Нам придется бежать на край света. Но ты только слушайся меня. Все будет хорошо.
И, повернувшись ко мне спиной, умчался. Он спешил. Должен был еще со своими артистами, которые сбились, испуганные, в углу, выучить роли, объяснить, что к чему, а время идет. После обеда уже надо играть, а тут еще суфлер, чтоб он пропал, не появился с пьесой.
Пока что работа в стойле закипела. Целая орава безбилетчиков примчалась ко мне, каждый делал вид, что он усердно трудится.
Мы проклинали балагулу Файвиша за то, что он сроду не убирал, не чистил стойла с тех пор, как оно перешло к нему от деда в наследство. Мертвого, как вы знаете, нельзя ругать и о нем плохо нельзя говорить… Но он нам оставил столько работы, что чертыхаться пришлось.
Ребятки, одним словом, старались. Кива сказал, что, кто хорошо будет работать, тот получит порцию мороженого, если, конечно, будет хорошая выручка за билеты. Кроме того, смогут без денег зайти на представление в стойло.
И все старались изо всех сил.
Часа через три все было сделано наилучшим образом. Два продырявленные одеяла, древние как мир, все в заплатах разного цвета и калибра, образовали какое-то подобие занавеса. Сцену мы кое-как сколотили из досок, ящиков, камней. Что касается скамей и табуреток, то ни одна из хозяек не согласилась нам их дать. Босой команде, говорили они, не могут доверить… Тот, кто хочет смотреть ваш театр, говорили они, не околеет, если притащит с собой из дому табуретку, а нет – пусть стоит на своих ногах. Ноги не отсохнут, если будут смотреть комедию или трагедию стоя.