Забился щенок под шкаф в дальний угол и стал тихонько дремать. Только вдруг слышит: кто-то у шкафа «чух!», «чух!» — втягивает воздух. Сжался он в крохотный комок, задрожал. Приоткрыл глаз, глядит, мамашин нос у самого пола. Ноздри так и раздуваются. Сердится, видно, что не может проползти под шкафом. Даже не видит сына, только чутьем знает — здесь. Щенок приободрился, но по-прежнему сидит тихо, выползать и не собирается. Мать нетерпеливо взвизгнула, даже залаяла, но не в полный голос, чтоб не рассердить хозяина. А щенку хоть бы что. Матери надоело вызывать его из-под шкафа. Стала принимать срочные меры: запустила лапу чуть ли не по самое плечо, выгребла сына из укромного места, схватила в зубы и ну трясти, как тряпку, и зло ворчать. Заскулил щенок, да так громко, так жалобно, будто и в самом деле больно.
Подействовал визг. Отпустила его мать на пол и давай подгонять, подталкивать носом: иди, мол, домой, я тебя там проучу, как уходить без спросу. Ишь, не успели открыться глаза — уже норовит убежать!
Взяла в зубы, потрясла для острастки еще разок и бросила к братьям и сестрам, тесно прижавшимся друг к другу. Сама легла рядом.
Вот так, судя по рассказам первого хозяина, и начиналась его собачья жизнь — в городской квартире, в комнате, где, кроме двух обычных окон, было еще и волшебное. В нем рычали львы, пели и плясали люди, летали птицы и плавали по морям корабли.
«Непослушный он — это верно. Уж такой характер. Но ты бери, бери не бойся, — говорил Славке хозяин. — Пора уже ему начинать самостоятельную жизнь. Только ты уж не обижай его. Он ведь не какая-нибудь дворняжка, у него порода. Вот она, родословная. Читай: европейская овчарка, зовут Туманом, родился в 1955 году. Что еще? Ах, да, родители! Самое главное чуть было не забыл! О матери уже знаешь: овчарка чистых кровей, зовут ее Лайма. Отец Альтон…»
— Ты чего бормочешь? — раздался возле Славкиного уха дядин голос.
Славка вздрогнул, очнулся.
— Вылезай, приехали!
Фадей Ашпин изменил Родине. Случилось это на дальних подступах к Сталинграду, ставшему тем крепким орешком, о который гитлеровская армия обломала зубы.
Среди сотен и тысяч героических поступков, совершенных советскими людьми в то грозное время на берегах Волги, предательство одного человека не повлияло, конечно, ни на ход великой битвы, ни даже на результат боя, хотя тогда оно могло иметь роковые последствия для подразделения, в котором изменник значился первым в алфавитном списке.
Отнюдь не робость явилась причиной предательства Ашпина. Назвать его трусом было бы не совсем правильно. Он умел обмануть смерть. Где увернется, где опередит и первым пошлет пулю. Но он ни разу не бросился на выручку товарищей. Фадей умел постоять лишь за себя, показывал и сноровку, и силу только в тех случаях, когда его жизни угрожала опасность. Тут он бил ударом «скуловорот», посылал меткую очередь из автомата, кидал без промаха гранату.