В принципе, здесь не так уж и плохо, если уметь устроиться. Я умею.
Сижу в силовой по пояс, ноги в шерстяных носках засунул в двигатель — там тепло, но нужно следить, чтобы ворсистые носки не затянуло под ремень генератора, а то оторвет пальцы; сапоги стоят на поршневой, засохшие короблые рукавицы и пачка папирос лежат там же. Это все сухое.
Штаны тоже сухие, на коленях они прогрелись настолько, что даже обжигают ноги, но я не отстраняюсь, этот жар приятен, и я, как аккумулятор, впитываю его на потом. И пытаюсь отослать немного наверх — к мокрым плечам и спине, которые, несмотря на перегретый движок, один черт мерзнут, как суки.
Наши глаза открыты, но мы не бодрствуем, хоть и не спим. Это какое-то особое состояние — пустой взгляд не останавливается ни на чем, ты ни о чем не думаешь и ни на что не реагируешь; окружающий мир — простреленные таблички с названиями сел, разбитые хибары, мокрые деревья, снежная вата — проходит через тебя так же, как и холод, не встречая сопротивления, и лишь подсознание мелким ситом пытается выцедить из него опасность. Но сам ты в этом процессе не участвуешь. Твой разум и мир — одно целое. Ты и есть мир. Ощущаешь и понимаешь его полностью, как бывает только во сне. Или по обкурке.
Но в то же время все твои чувства предельно обострены, и ты готов в любую секунду кинуть свое тело в снег и начать отстреливаться.
Где-то вдалеке в горы бьют саушки, стреляет калаш, медленно проходит пара вертушек, чумазые солдаты на блокпосту ремонтируют бэху — это не опасные звуки.
Но стоит только хлопнуть поблизости шальному разрыву, как ты уже весь напрягаешься — руки хватают автомат, тело прижимается к броне, движения становятся четкими и резкими, как у ящерицы, а мозг — ясным.
Но ничего не происходит.
Я снова отключаюсь. Кажется, даже засыпаю на несколько секунд. Мне слышится какая-то стрельба, крики, летящие в мою сторону трассера, бьет миномет.
Кукс переключает скорость, мы с Пинчей одновременно дергаемся взад-вперед, стреляет снайпер, пуля входит мне в горло прямо над срезом броника, и я всхватываюсь.
Ничего нет. Идет снег.
Машины стоят. Впереди что-то случилось — то ли водила заснул за рулем и перевернул бэтэр, то ли просто кто-то сломался, то ли еще что — отсюда не видно, до головы колонны несколько сот метров. Но не подрыв и не засада — стоим уже минут двадцать, и ничего пока не началось, хотя кругом сады, а слева на склоне холма несколько развалюх — самое место долбануть нас.
Кукс протягивает фляжку с ледяной водой. Если сделаю хоть глоток, то превращусь в сосульку окончательно. Но я пью. От холода организм постоянно выводит лишнюю влагу, мы мочимся каждые двадцать минут, и запасы воды в организме надо пополнять. Я делаю два маленьких глотка, чтобы промочить горло, затем отдаю фляжку Куксу и опять прячусь в бушлат.