Он прогнал от себя неприятные мысли и с нежностью подумал, как уже очень скоро сможет рассказать Джолли об истории их рода, о древней земле, на которой она росла, о пиратах и разбойниках разных стран, которые так и не смогли завоевать и подчинить себе Остров.
Они пройдут по берегу, с которого корабли Фестанакисов отправлялись в битву, и вернутся на эту террасу, увитую плющом и виноградом. Здесь он скажет ей, что теперь эта древняя земля принадлежит ей. Этот берег, эти сады и поля, эти холмы – все это теперь ее.
Девочка что-то невнятно пробормотала во сне, Филипп с нежностью отвел легкие кудряшки с влажного лобика. Неожиданно его больно укололо воспоминание о других золотистых локонах. Сандра.
Ее нежный образ был безжалостно разрушен той страшной встречей в тюрьме два года назад. Филипп поежился от воспоминаний. Непрошеная жалость шевельнулась в глубине сердца, но он отогнал ее. Благополучие Джолли прежде всего. Он обещал это ее отцу и своему брату. Джолли прошептала во сне:
– Мама!
Филипп вздрогнул, как от удара.
– Все в порядке, я здесь, моя сладкая. Он знал, что она не проснется и проспит еще минут двадцать. В свои два с половиной года она не могла, разумеется, помнить мать, с которой рассталась в младенчестве. Или могла?
Филипп бережно отнес девочку на широкую софу и обложил со всех сторон подушками, чтобы она не скатилась на пол. В доме было тихо. Лорена, с которой он и после развода делил этот дом, настаивала на обязательном послеобеденном сне для всей семьи, и сегодня он был даже рад этому.
Скоро Джолли начнет задавать вопросы. А Филиппу предстоит найти правильные ответы.
Воровато оглянувшись на спящую девочку, он достал из запертого в обычные дни ящика стола видеокассету. Сел перед телевизором так, чтобы загородить экран, и приглушил звук.
Надо же, он уже стал забывать, какой красавицей была Сандра. Тогда ей было всего двадцать лет, и каждая клеточка ее тела излучала радость жизни. А еще – сексуальность. Он с трепетом вспомнил, как страстно они любили друг друга, как вдруг…
– Мама!
Он похолодел и медленно обернулся. Джолли сидела на софе, еще не проснувшись, но вполне сознательно глядя на экран. Он торопливо выключил телевизор, но малышка быстро сползла с софы, залезла к нему на колени и сама нажала нужную кнопку.
– Мама!
Она даже не понимает, что она сейчас говорит.
Всего однажды Джолли назвала мамой Лорену, но они поправили ее и попытались все объяснить. Джолли насупилась и продолжала повторять это слово до тех пор, пока Лорена не взорвалась. Сам Филипп тогда тщательно прятал усмешку, видя, как в малышке просыпается фамильное упрямство Фестанакисов.