– Итак, ему наконец-то разрешили вернуться, – сказала Хрисея. – Ведь ты был с ним знаком, Аристон. Расскажи мне о нем. Кто он на самом деле? О нем столько всего рассказывают…
– Кто такой Алкивиад? – переспросил Аристон. – Ты задаешь вопрос, Хрис, на который невозможно ответить. Я бы сказал, что Алкивиад весь соткан из противоречий. Вот, к примеру, Орхомен. Ты же знаешь, как в нем перемешаны ум и глупость, добро и зло – и ничего посередине, в его душе нет места, где противоборствующие свойства его натуры могли бы мирно встретиться и обрести согласие…
– Особенно после того, как ты украл у него жену, – язвительно вставила Хрисея.
– Не говоря уж о том, что ты выгнала ее на улицу, как бездомную собаку,
– парировал Аристон.
Хрисея оторвалась от ткацкого станка, от яркой разноцветной ткани, рождавшейся под ее умелыми пальцами и положила руку ему на плечо.
– Я очень сожалею об этом. Аристон, – мягко сказала она. – Но я спасала свою жизнь. Ибо я не могу жить без тебя. И ты это знаешь.
Аристон удивленно посмотрел на нее. В чем причина столь разительной перемены, произошедшей в ней? Вот уже целый год, как она являет собой воплощение нежности и смирения. Разумеется, иногда она все же выходила из себя, но тут же с поразительной быстротой брала себя в руки и просила у него прощения за свою несдержанность. Судя по всему, это новообретенное душевное равновесие самым благотворным образом сказалось и на ее внешности. Конечно, ей никогда не суждено было даже приблизиться к чему-либо хотя бы отдаленно напоминающему красоту; но она поправилась и превратилась в довольно интересную женщину, с лицом, если и не прекрасным, то, во всяком случае, запоминающимся. А главное, она больше ни разу не забеременела. По мнению Офиона, отныне она вообще не сможет забеременеть. Слишком серьезными оказались повреждения, нанесенные ее матке во время тех ужасных родов, когда ребенка пришлось вытягивать щипцами. Врач прямо заявил ей, что она почти наверняка не сможет даже зачать, не говоря уж о том, чтобы родить. Как ни удивительно, но она спокойно выслушала его с видом полной покорности судьбе.
– Хрис, – сказал Аристон, – что с тобой произошло? Из-за чего ты так изменилась?
– Ты что, жалуешься? – спросила она слегка насмешливо.
– О нет! Клянусь Герой, нет!
– Между прочим, это любимая клятва Сократа, – заметила она.
– Откуда ты это знаешь? – спросил он. – По-моему, я тебе этого не говорил.
– Ну разумеется нет. Я слышала ее от него самого. После этой истории – с тобой и Клеотерой. Понимаешь, Аристон, я была близка к потере рассудка. Я убегала из гинекея и бродила по улицам. Одна. Думаю, что меня наверняка бы изнасиловали, если бы я была хоть немного привлекательна. И вот однажды я встретила Сократа. Он тоже был один, погруженный в свои размышления. И у меня хватило смелости, точнее безумия и отчаяния, прервать их. Он привел меня к себе домой, познакомил со своими женами. Представляешь, у него их две! Мне никто никогда не говорил.