В лавках грузные, расплывшиеся менялы предлагали саманидские дирхемы, хаммудидские динары, саффариды Персии.[6] К деревянным клетям Притыки жались ладьи с Истры[7] и Влтавы, с Хвалынского[8] и Сурожского[9] морей. Вдоль глубокой Почайны, мимо песчаной косы, отделяющей ее от Днепра, плыли плоты с розовым шифером Вручия, солью Галицких копей, бобрами, чернобурками, со слезами Гелиад – желтым янтарем Варяжского моря.
На Торговой площади – только бы гривны – можно купить все: от люльки до гроба. Прийти в ветоши и за час одеться, обуться, сесть на коня, да еще и люд с собой нанять.
Люд этот, в рванье, толпился возле столов с пшенной кашей, дымящимся борщом. Одетые же в бархат льнули к стойкам с диковинным сорочинским пшеном,[10] с пергаментом, толкались в конном ряду, оглаживая гнедых, саврасых, соловых коней.
Вдоль обжорного ряда брел, мрачно поглядывая на всех, гончар Темка Корыто. После того как сын боярский Антошка, напоив его до беспамятства, состряпал лживую кабалу и сам же за него, гончара, подписался, Темка, топором расколов икону, запил горькую.
Посреди Торга взобрался на помост кривой стражник, прокричал, широко разевая щербатый рот:
– Закличь о беглом холопе!
Торг притих, казалось, даже куры стали кудахтать тише, поросята верещать не так пронзительно. Стражник читал медленно – слово слову костыль подавало:
– «В нынешнем месяце, девятого дня, на первом часу, ушел по просухе со двора боярина Вокши холоп Мосейка. Ростом утеклец невелик, коренаст, глаза темны, борода невелика, долговата, лицом бледен… Платье на ем: шуба и шапка овчинные, кафтанишко сермяжное, на ногах лапти. Подпоясан веревкой. А кто сыщет того холопа и доставит боярину Вокше – тому жалованье гривна…»
Федька Хилков, толкнув плечом Григория, сказал убежденно:
– Если Мосейка неглупой, не словят его, какое жалованье ни обещай! Предавать кто ж станет! – Помолчал и добавил: – Да я б первый, коль в том нужда пришлась, спрятал Мосейку!
– А княжий указ? – остро посмотрел Григорий.
Хилков смолчал.
Они миновали генуэзский торговый двор и оказались среди охотников. Высокий немолодой охотник, стоя над убитым клыкастым вепрем, зазывал покупателей, подталкивая вепря сапогом:
– А кому порося, кияне? Кому?
Хилков нагнулся, притронувшись к клыкам, дурачась, отдернул руку:
– Почище волчьих!
Неподалеку за гончарным рядом забил бубен, заиграли колокольцы. Григорий оглянулся и расплылся в улыбке. Шли рядом коза, одетая в бабье платье, и огромный бурый медведь на задних лапах, в шапке и ноговицах.
Впереди козы и медведя выступал черномазый разбитной мужичишка, сыпал прибаутками: