– Дамас не уйдет…
– Куда он денется? Голод – плохое подспорье воинскому духу. Нам нужно держаться до последнего вздоха.
– Людей не хватает…
– Нужно вооружить женщин, подростков, стариков – всех, кто в состоянии носить оружие.
– Я тоже об этом думал. Сегодня же прикажу…
После обеда воцарилось непонятное затишье: сарматы отдыхали, слоняясь по берегам озера и возле осадных машин, внезапно прекративших обстрел Атейополиса, чему немало подивились сколоты.
Марсагет, пообедав, поспешил на валы – ему тоже показалось странным поведение сарматского воинства. Он долго наблюдал за лагерем Дамаса, но причин для беспокойства не обнаружил – похоже, что языг решил дать небольшой отдых уставшим в боях воинам. И вождь, оставив вместо себя одного из военачальников, направился в акрополь, чтобы повидать Опию.
Отыскал он ее в комнате Абариса. Опия сидела на ложе сына и, прижав к груди его рубаху, беззвучно плакала. Она не слышала, что вошел Марсагет, и только когда он, присев рядом, осторожно обнял ее за плечи, Опия резким движение стряхнула его руку, вскочила, и, отвернувшись к стене, принялась торопливо вытирать слезы. Одетая в хорошо подогнанную кольчугу, узкие кожаные шаровары тонкой выделки, с акинаком на бедре, сзади она была похожа на подростка.
Марсагет вздохнул и потупился, не решаясь начать разговор первым – после ее выздоровления в их отношениях что-то изменилось, и к худшему. Опия стала почему-то избегать его, а когда они все- таки оставались наедине, она подолгу молчала, устремив отсутствующий взгляд в сторону.
«Проклятый старик! – гневно думал Марсагет, сжимая рукоять меча. – Это его козни…» И в какой раз давал клятву отыскать таинственного отшельника-врачевателя, чтобы испытать клинком крепость его шеи.
На то были веские основания – жена никогда не расставалась с алабастром, хотя в нем уже давно не осталось ни капли лекарства. Она повесила его на шею, словно драгоценный амулет, и часто вождь видел, как Опия нежно гладила округлые бока сосудика и что-то нашептывала; при этом ее глаза полнились слезой. Когда однажды Марсагет попытался расспросить у нее причину непонятной привязанности к алабастру, Опия, гневно сверкнув глазами, безмолвно удалилась в свою опочивальню. И долго после этого вождю не удавалось перекинуться с женой даже словом – она просто не замечала его и отказывалась вместе трапезничать. Пришлось Марсагету оставить ее в покое – пусть балуется этим куском обожженной глины; кто поймет женщину?
Как только сарматы осадили Старый Город, Опия организовала из жен и дочерей сколотской знати военный отряд. Марсагет на это своеволие смотрел косо, но возражать не стал: непреклонный характер жены он знал достаточно хорошо. Дрались женщины отчаянно, наравне с испытанными воинами Санэвна. Тон задавала Опия – она рубилась неистово, без страха и оглядки бросаясь в самую гущу схватки.