– Иди, иди… – ласково улыбаясь, подтолкнула Опия сына к выходу. – И ожидай…
Марсагет еще не спал. Когда Опия вошла в спальню вождя, он давал последние наставления начальнику ночной стражи:
– …Поставишь дополнительное охранение на валах и усилишь сторожевой пост у главных ворот. И пусть твои люди понаблюдают за купеческим караваном – только осторожно! – уж больно эти купцы любопытны, как мне донесли. Не в меру любопытны.
– Слушаюсь и повинуюсь, вождь.
– Отправляйся, – кивнул ему Марсагет и, завидев Опию, спросил: – Что случилось?
– Ничего, – ответила жена вождю, провожая глазами начальника стражи. – Нужно поговорить.
– На ночь глядя? – с неожиданным раздражением спросил вождь, будучи во власти мрачного настроения. – Может, отложим до утра?
– Нет, – присаживаясь рядом с ним, твердо ответила Опия.
Вождь хмуро хмыкнул. Опия нежно погладила его, словно маленького, по седеющим волосам и прильнула головой к широкой мускулистой груди.
– Ну что там у тебя? – уже с ласковой ноткой в голосе спросил Марсагет, обняв ее за плечи.
– У Абариса горе… – почти шепотом ответила Опия, тяжело вздохнув.
– Что? Какое горе? – встревожился вождь, отстраняя жену.
Опия передала ему свой разговор с сыном. На удивление вождь отнесся к ее рассказу довольно спокойно.
– Вон оно что… – Марсагет задумался.
Некоторое время он молчал; затем, решительно пристукнув ладонью по колену, сказал:
– О женитьбе Абариса пока рано говорить. Молод еще. А вот сборщик податей… Мне лучший кузнец племени во сто крат дороже этого вора и клятвопреступника – в этом я уже не сомневаюсь.
Ты иди, не волнуйся, я приму меры для спасения Тимна. Так и передай сыну. В военное время слово вождя кое-что значит…
Ночь опрокинула на хижины огромное звездное небо. Рогатый месяц украдкой выглядывал из-за горизонта, как бы не решаясь возглавить хоровод ярких звезд, до которых, казалось, можно было дотронуться рукой. Тишину, вместе с росой опустившуюся на землю, изредка тревожил собачий лай и приглушенные окрики дозорных на валах.
Абарису не спалось. После разговора с матерью он отправился в свою спальню, даже прилег на кошму, но тревожные мысли взбурлили кровь, заставили учащенно биться сердце, напрочь прогнали сон. Тогда он поднялся, прицепил к поясу акинак, вышел из акрополя и медленно побрел по пыльным переулкам Атейополиса.
В это же время высокий человек, с наброшенным на плечи длинным черным плащом с меховой оторочкой, вышел за пределы торжища. Кто-то из воинов купеческой стражи заметил его и грозно окликнул, для большей убедительности и острастки вытащив меч из ножен. Но человек, не издав ни звука, сделал два раза отмашку рукой, и страж успокоился; проворчав что-то себе под нос, он снова устроился под повозкой на охапке соломы.