— Да всем, окромя одних казаков, — подхватил старик Почиталин. — Заводским рубашки сулит раздать, рудничные беглецы да колодники с каторги ему дети родные…
— А чьи хутора пожгут? Чьё хозяйство на дым сойдёт?! — выкрикнул Дмитрий Лысов. — Я так сужу, атаманы: вечор Перфильева хутор сгорел от Корфа, сколь других горят, мы не ведаем, а надо идти к домам. Так и скажем царю: «Военной коллегией приговорили: больше осаде не быть. На Яик идём, да и все!..»
— Верно! Ладно сказал! Не удумать лучше! — разом заговорили собравшиеся казаки.
— Так-то так, — вдруг всех охладил Коновалов, — а кто же скажет ему?
Казаки быстро и воровато переглянулись.
— Ты старший у нас! — нарушив неловкую заминку, бойко сказал Лысов Коновалову.
— И то!
— Кому же больше! — обрадованно подхватили остальные.
Коновалов синим платком отёр со лба вдруг выступивший каплями пот.
— Говорить я красно не искусник, — забормотал он. — Вот, может, Давилин… Ближе ему… Он дежурный при государе…
— Яким?! Ась?! — спросил Почиталин.
— Нашли дурака! — усмехнулся Давилин. — Аль мне голова не мила!
— Андрей! — воскликнул Лысов, увидав в окно проезжавшего улицей Овчинникова, который, только что оставив в избе Салавата, скакал к царю. Лысов застучал в стекло, торопливо поднял раму окошка и крикнул: — Андрей Афанасьевич!
Овчинников оглянулся. Лысов поманил его, и минуту спустя, бросив коня без привязи у крыльца, полковник вошёл в избу.
— Куда? — спросил Коновалов.
— К государю.
— С чем?
— Башкирцы переметнулись к нам! Привёл больше тысячи, — довольный удачей, радостно сообщил Овчинников.
— Помолчи! — резко остановил Лысов.
— Как бы «сам» не прознал, — поддержал Почиталин, понизив голос.
— Куды ж медведя в мешок?! — шёпотом воскликнул Овчинников.
— К государю не допускать — пусть за стенами табором станут, — указал Коновалов, — а мы…
Он не успел закончить: крики на улице привлекли внимание всех главарей казачества — это промчался обстрелянный из Оренбурга разъезд казаков.
Яицкие казачьи вожаки, пошатнувшись при первом же смелом выпаде осаждённых, начали подстрекать казацкую массу к тому, чтобы, снявшись из Берды, оставив осаду Оренбурга, идти всем полчищем в Яицкий городок. Они говорили, что к рассвету от государя будет указ, что войско снимется быстро и, кто отстанет, тот может попасть в руки солдат Корфа.
Боясь за участь свою и своих семей, которых низовое казачество немало свезло в Берду, казаки начали с вечера по дворам готовить к отъезду добро, делая это втайне от скопища крепостных крестьян, заводских повстанцев и от нерусских воинов. Среди казаков шептались о том, что при переходе Оренбурга к наступательным действиям казаки окажутся отрезанными от яицкого понизовья, откуда большинство из них было родом и где оставили они дома и имущество.