— Хе-хе! Большой ведь ты вырос, Ахметка! Большой какой стал!.. Хе-хе! На сестру похож… Ну, как в деревне дела? Как дядя Гумар торгует?
Старик провёл его в заднюю пристройку избы и подтолкнул в чулан, заваленный мешками с мукой, овсом, конской сбруей, заставленный бочками, кадками и ларями.
У двора в это время послышались голоса, конское ржание, послышался стук в ворота.
— Вишь, гости наехали. Тихо сиди. Кто увидит — Ахметом зовись… Я лучше запру тебя тут, чтобы никто не увидел.
И Салават услыхал, как он снаружи навесил и запер замок.
Салават сел на нары.
По густой грязи во дворе зачвокали конские копыта, въезжая в ворота, заскрипели колеса телег, с трудом переехавших, видимо, многие броды и смывших дёготь с осей.
«Дальние, — услыхав пронзительный визг колеса, подумал Салават, — или клажа велика, что так стёрли смазку».
Во дворе послышалось несколько голосов, говоривших по-русски, потом зашаркали сапоги о ступени, очищая налипшую грязь; наконец всё затихло.
Салтан не приходил. Салават, не раздеваясь, по-прежнему сидел на нарах. Он с завистью думал о том, что в заезжей избе за стеной, верно, пьют теперь чай.
«Небось, кто с деньгами приходит, тех кормит и поит Салтан — не так, как меня, принимает», — угрюмо думал Салават. Он почувствовал, что голод острее и острее, что он почти не может сидеть от голода. «И кобыла моя голодна, — продолжал он думать, — а старый козёл небось не накормит».
Беглец встал с лавки и прошёлся по кладовой.
В сенях возле двери заговорили тихо на русском языке; по-русски Салават знал немного и плохо понимал связную быструю речь. Замок громыхнул. Дверь отворилась, и в чулан вошёл Салтан, сопровождая какого-то высокого, широкоплечего человека с повязкой, закрывавшей его лицо.
Войдя в полутёмное помещение, гость отшатнулся от Салавата.
— Не бойся, это племянник, — успокоил его Салтан, — он даже по-русски не смыслит, первый раз дальше своей деревни гулял… Брат бедный, детей много, дома нечего есть…
Быстрые чёрные глаза гостя сверкнули.
— А ты, погляжу, всегда под замком племянников держишь. Я, знать, тоже племянник твой, дядя! И к чему ты мне брешешь, Салтанка?! Где это видано, чтобы работников из дому отпускали, когда дома нечего есть?
— Из-под Казани пришёл, звать Ахметкой, — продолжал татарин, не для того, чтобы уверить нового гостя, а чтобы самому Салавату ещё раз напомнить, как он должен теперь говорить про себя.
— Опять врёшь и сызнова брешешь. Я тебя не спрашиваю, как его звать. Ты лучше, дядя, нас обоих, племянников, угости-ка с дороги.
— Ладно, ладно, сейчас угостим! — Салтан суетливо выскользнул из двери и снаружи запер её на замок.