Он держался восторженно, по-мальчишески, и Салават почувствовал себя старше его на несколько лет.
— Где был, говори скорей!.. Говорят, ты про новый закон слыхал?.. Когда новый закон? Скоро война? — сыпал вопросами Сулейман.
— Сайскан, кишкерма! — прикрикнул Юлай. — Сбегай за старшим братом, — велел он Сулейману.
Но Ракай вошёл сам.
— Салам-алейкум! — приветствовал он от порога строго и чинно.
В отличие от Сулеймана он был степенен, полон достоинства, толст и надут. И симпатии Салавата остались полностью на стороне среднего брата.
«Лучше сорока, чем сыч!» — подумал про себя Салават.
Юлай заговорил с сыновьями. Они уже знали о том, как вёл себя Салават перед толпою.
— Бухаир ускакал к себе, — сокрушённо вздохнув, сообщил Юлай главную причину своих опасений. — Писарь всё-таки он. Как знать, что начальству может сказать! Скажет, что ко мне сын воротился, что сын бунтовщицкие слова говорит, мятежные песни поёт у меня на дворе… Что делать?
— Придётся коней давать, деньги давать… — заметил Ракай.
— Много не надо, — сказал Сулейман. — Когда Нурали-старшина прислал тебе арабского стригуна, писарь глаз от него не мог отвести. Отдай аргамака и глотку ему заткнёшь. Подавится — будет молчать.
— Жалко конька, — причмокнув, сказал Юлай. — Молодой ещё и не кован…
— Я сам отведу его Бухаиру, — предложил Салават. — Писарь любит покорность. Приду к нему, приведу коня. У меня есть ещё и четыре новых подковы.
Юлай удивлённо взглянул на сына. Он не привык видеть в Салавате угодливость и покорность.
«Жизнь научила!» — подумал он. И странно — не ощутил никакой радости от того, что Салават оказался не так своеволен, не так горяч, как он ожидал. Ранняя мудрость и успокоение сына его не порадовали. Он промолчал.
— Отведи, — подтвердил за отца Ракай. — Сам отведёшь — лучше будет.
— Я бы ни за что не повёл! — воскликнул Сулейман. — Что он посмеет сделать? Салавата все любят… Салават песни поёт… Пусть Бухаир попробует натянуть лук Ш'гали-Ш'кмана!..
Салават, внутренне польщённый словами брата, скрыл честолюбивую усмешку.
— Мало жил, мало видел ты, Сулейман, — произнёс напыщенно Салават. — «Что знает живший долго? Знает лишь видивший многое!..»
Сулейман недоверчиво поглядел на него.
— Поседеешь на сорок лет раньше, если тебя послушать, — сказал он.
Порешили, что утром Салават доставит подарок писарю.
Оставшись вдвоём с Салаватом, Амина болтала без умолку.
Она рассказывала ему о себе, о том, как отец, мать и брат её убеждали, что Салават погиб, и уговаривали выйти замуж за другого, как один только толстый Кинзя оставался ему верен в каждый раз находил приметы того, что Салават возвратится домой. Он даже учил Амину гадать по стружкам, брошенным в реку, по камням и, наконец, научил наговору на дым от коры со скрипучей берёзы. После этого заклинания Салават должен был возвратиться во что бы то ни стало. Кинзя верил в это так же, как и Амина, свято и непреложно… И вот Салават возвратился…