— Это почему же, — сказал он. — Ты такой смелый: послал меня при всех, когда я тебе замечание сделал.
Его дружок, большой косой Сережа, стоял за деревьями. Больше из группы никто не отошел, даже не вмешивались, предпочитали с Пашей не связываться.
Я пописал спокойно.
— Я тебе объясню. — Он ждал. — Даже если ты и побьешь меня, предположим, мой брат потом отловит тебя и жизни не даст спокойной.
Мести Паша боялся, это я знал.
— Он что, взрослый?
— Да, лет тридцать, — хотя я знал, что брат никогда заступаться не будет за меня, а тем более ловить кого-то.
— Он что, такой сильный?
Я застегиваю штаны, стеганые:
— Да, боксом долго занимался.
— Какой у него разряд?
— Он кандидат.
— А, а у меня первый. Врал он или нет, я не знал.
— Так что, если хочешь, Паша, то давай. Но я считал, что должен предупредить тебя. Не потому, что я пойду жаловаться, а если я приду домой с отделанным лицом твоими ногами, он все равно выяснит в институте, и тогда точно тебя житья не будет.
Ну и наплел, самому смешно.
— Ну, ладно, Ланин, на первый раз тебя прощаю. — Мне понравилось это. — Разойдемся спокойно. Только в следующий раз ты держи язык за зубами.
— Только в следующий раз ты не лезь со своими замечаниями и держи их при себе.
— Я буду делать, что мне надо!
Он прыгнул и пробил резко два раза ногами по дереву. Как не состоявшаяся разминка, сожаление по несделанному. Я подвигал челюстью, повернулся и пошел спокойно из леса.
Вся группа сделала вид, что не заметила. Что будто бы что-то было…
Сказал и смотрит на меня: я злой ужасно.
— Послушай, Паша, мы с тобой договорились, что ты не лезешь ко мне со своими замечаниями. Я не замечаю тебя, ты не замечаешь меня, понял? Тебя нет для меня, и не лезь, куда не надо!
— Ты что, дорогой, остынь, что ты. — Все расступились, и он оказался напротив меня. — Чего ты так разгорячился, я ведь тебе не Сарайкоза, так и нарваться можно.
— На кого, Паша, — я сразу говорю утомленно, это поза, — на тебя, что ли?
— Конечно, на меня. Не на Сержа же.
Они зовут друг друга по-идиотски, на загранично-толстовский манер: Паша — Поль, а друг его — Серж.
— Послушай, ты… — я не договариваю, так как Билеткин вдруг неожиданно становится между нами и говорит:
— Ладно, Паша, завязывай, не приставай, ты видишь, что он в плохом настроении и вышедший из себя.
— Так бы и говорил, а то выступает, — говорит Паша, поворачивается и скрывается на лестнице; рядом косая сажень его косоглазого друга.
Все делают вид, что ничего не случилось, и начинают расходиться. Мне забавно: Билеткин, на которого дунешь — и рассыпется, заступается за меня. (Мой защитник.) Ни Юстинов, ни Боб, ни Васильвайкин не произносят ни слова. Поворачиваются и идут есть чебуреки. Яша Гогия эпилептик, его нет на военной кафедре. За что меня ненавидит Паша, толком не понятно. Оказывается, на курсе существовало как бы две группы: с одной стороны, Юстинов, Боб, Васильвайкин, ну, там Ленка когда-то, Ирка и Яша еще, а с другой стороны, этот Паша, его друг Сережа и третий к ним недавно присоединился, с вечернего перевелся, Редькин, сухопарый, жилистый, боксер кажется, — они дружили, троицей. Я этого даже не знал, о группах, о соперничестве.