– И что же он?
– Говорит, АК необходим, чтобы китов бить… Или ни с того ни с сего попросил отправить его на Дальний Восток.
– Зачем?
– Говорит, так он будет ближе к американцам. Словом, поперло подсознание… – Отрезав очередной кусок мяса, ведущий терапевт вытер взмокший лоб рукавом.
– Вы отправили вице-консула в Союз?
– Волен-с неволен-с… Мы с ним повозились – пусть теперь другие.
В прошлый приезд сюда я познакомился с парнем, лежавшим в психиатрическом отделении ЦВГ и обеспокоенным тем, что у него исчезла тень. Точь-в-точь как в пьесе Шварца. Логически, с пафосом в голосе он доказывал, что человек без тени не может, не должен жить. Несколько раз он пытался покончить жизнь самоубийством Этот случай всплыл в памяти уже в Москве, когда Леня Раевский, «афганец», студент МГУ, поведал мне замысел своего киносценария, главными героями которого должны стать ветераны Афганистана, вернувшиеся домой с войны. От всех прочих людей их отличает одно – отсутствие тени. Был тут погребен какой-то страшный смысл, до которого невозможно докопаться на трезвую голову. Вот тогда я и понял: то, что происходило в Афганистане вне стен психиатрического отделения ЦВГ, и было истинным сумасшествием. А «психушка»
ЦВГ – лишь способ уйти, избавиться от безумия, именуемого войной.
Прежде всего давала сбой психика тех, кто воевал в составе десантно-штурмовых подразделений – наиболее самозабвенно и жестоко. Я знавал одного из таких людей, прозванных здесь «рэмбовиками». Парень служил второй срок в Афганистане. Бросив в стакан с желтой жидкостью сухого спирта, пять ложек растворимого кофе и вылакав его до дна, он сказал: «Водка – вода. Спирт – горючее. Понимаешь, с головой мужика на войне происходит то, что с головой бабы во время аборта: рвутся логические связи… Пить будешь?» Я заколебался, потому что у меня от одного вида этой смеси нутро свело в морской узел, а он, должно быть, посчитал меня придурком, с которым и разговаривать-то без толку, не то что пить.
Начальник психиатрического отделения ЦВГ полковник Фролов, пришедший на прощальный ужин, сразу же отказался отвечать на мои вопросы.
Я спросил:
– Боитесь?
Он сказал:
– Разве человека, который видит перед собой лужу и не идет в нее, следует называть трусом? Мне 50 лет. Я полковник. К чему же мне портить самому себе жизнь?
Логика его была пуленепробиваемой.
Я вышел во двор.
Солдат опять предложил мне сгущенку: на сей раз цена была ниже, но все равно не по карману командированному в Афганистан журналисту.
Прислонившись спиной к стеле, содрогаясь, точно на электрическом стуле, всем своим миниатюрным телом, плакала женщина, одетая в военную форму. Слезы все еще текли из ее глаз, оставляя на обветренных щеках тонкие белесые от соли бороздки, словно полосы на вспотевшем конском крупе после резкого удара хлыстом.