Лорд Вульфберн усмехнулся, пожав плечами.
— Получается, что во всем виноват я. В последнее время я не уделял должного внимания переписке. Мне все надоело, а скучные письма выводят меня из равновесия. Пройдемте в кабинет и решим, что же нам с Вами делать, не оставаться же в прихожей.
Он повернулся и пошел вглубь коридора не оглядываясь. Я пошла за ним, ибо другого выхода у меня не было, хотя я еще окончательно не решила, что не вернусь в Лондон.
Дружеская улыбка миссис Пендавс, явно одобрявшей мое поведение, подбодрила меня.
Лорд Вульфберн провел меня в небольшую комнату — кабинет, казавшуюся еще меньше из-за задернутых массивных штор и неярко горевшей лампы. Его письменный стол был завален бумагами, перьями, пресс-папье. Посередине этой кучи валялась опрокинутая бутылка из-под бренди. Часть писем лежала невскрытой, другие были скомканы и находились тут же.
Послышалось рычание, две огромные овчарки с густой длинной шерстью подняли головы и оскалились на меня, но по знаку хозяина успокоились, положили головы на лапы и остались лежать у камина, продолжая внимательно наблюдать за каждым моим движением. Хотя я всегда любила собак, к этим я бы не осмелилась приблизиться.
Лорд Вульфберн скинул с дивана кипу газет и жестом предложил мне сесть. Сам он занял место в кресле за письменным столом, положив ноги прямо на бумаги. Подняв ближайшую к локтю пачку писем, он перебрал их, но не нашел того, что искал, и принялся за следующую, затем еще за одну. Из третьей кипы он вытащил конверт и вскрыл его, предварительно с любопытством изучив почерк на конверте.
— Посмотрим, что пишет дражайшая вдова. — Он пробежал глазами страницу, а потом процитировал: «Она хорошо воспитана и образована, давала уроки моей дорогой Анабел почти два года. Ей нельзя отказать в уме и интеллигентности, но полностью доверять ей я бы не советовала. Низкое происхождение не дает ей возможности хорошо устроиться в другом месте, но я бы не хотела, чтобы страдала Кларисса». Боже, жениться на такой дуре! Бедный мой брат! — воскликнул он, заметив, очевидно, как густо я покраснела. — Если бы она знала правду…
Он откинулся назад и внезапно разразился хохотом, который тут же оборвался. Он испытующе разглядывал мое залитое краской лицо.
— Что, — спросил он, — Вы одобряете эту чушь?
— Нет, не одобряю, даже решительно не согласна.
— Но Вас задела ее неделикатность, я же вижу. Забудьте, не обращайте внимания. Хорошее воспитание требует не оспаривать глупца, но Вы и не должны принимать слова этой невежи так близко к сердцу. Я легко мог бы устроить Вас у кого-нибудь из знакомых и даже не стал бы что-то скрывать.