– Входите, – пригласил NORTHSTAR на безупречном английском с едва заметным русским акцентом. Провел меня в гостиную и усадил на обитый черной кожей диван. Комната была скудно обставлена совершенно новой, безликой мебелью; главное место в ней занимали дорогостоящий телевизор и магнитофон с высокой точностью воспроизведения звука.
NORTHSTAR узнал меня, так как приезжал на краткую встречу со слушателями IONEC. Поездки в Форт благотворно сказывались на его духе, так как он страдал от синдрома бесполезности. Из него вытянули все мельчайшие подробности об учебе, коллегах из КГБ, работе. Пьянящие дни обращения с ним как с важным лицом, приемы с шампанским, расточительные поездки на встречи с дружественными спецслужбами в Вашингтон, Париж и Сидней остались позади. Его полезность Западу и связанное с ней чувство собственной значительности ушли в прошлое. Он заскучал и пал духом. МИ-6 пыталась найти ему новое занятие, но безуспешно. Опыт работы в разведке не особенно ценится, а столь же увлекательных занятий ничтожно мало. Так что, хотя МИ-6 снабдила его прекрасным домом, пожизненной пенсией, убедила русских отпустить к нему любовницу и дочку, он не находил себе места.
NORTHSTAR приготовил кофе и повел меня в кабинет, где можно было поговорить с глазу на глаз. На столе с компьютером и несколькими справочниками лежали недостроенная модель истребителя с вертикальным взлетом и тюбики клея. Я сел в обитое черной кожей кресло и обрисовал ему замысел Рассела.
– Почему не поручить это мне? – спросил NORTHSTAR, прежде чем я закончил. – Я работал журналистом в ТАСС, я профессиональный разведчик, русский – мой родной язык. У меня есть все необходимые данные.
Доводы его были убедительны, но русские все еще страдали из-за его измены. Если они узнают, что мы используем его в операции против них, это может повредить едва начавшемуся сотрудничеству.
– Выясню, можно ли поручить это вам, – ответил я, – Но ничего не обещаю.
Возвратясь в Сенчури-хаус, я написал подробные предложения и положил документ в корзину для исходящих бумаг. Сперва Рассел как мой непосредственный руководитель пожелает сделать свои замечания. Затем офицер Р5, занимающийся продукцией московской резидентуры, захочет проверить, нет ли тут связи с другими операциями, проходящими под его контролем. SBO/1, офицер отдела безопасности, наблюдающий за операциями в России, должен будет высказать свои соображения. R/CEE, координатор Восточноевропейского управления, захочет высказать свое мнение о том, сможет ли эта операция дать нужные сведения. И, наконец, главу Восточноевропейского управления (С/СЕЕ) нужно будет поставить в известность о том, что делают его подчиненные. Такое хождение бумаг по инстанциям типично, и зачастую на принятие решения уходит несколько недель. В коммерческой организации подобный процесс оказался бы до невозможности обременительным, но достоинство работы, где поставлены на карту национальная безопасность и жизни людей, заключается в том, что в ней обычно исключается принятие ошибочных решений. Недостаток в том, что, даже когда становится совершенно ясно, что решение ошибочно, дать обратный ход очень трудно, так как многие офицеры, причастные к такому решению, упорно отстаивают его, каким бы глупым оно ни выглядело задним числом.