— Помните, о чем я вас предупреждал, и не осложняйте своего положения еще больше, Авриль. Я вернусь через два или три дня. А пока — желаю всего наилучшего.
С этими словами он вышел и захлопнул за собой дверь. Авриль, открыв рот, не веря своим глазам, продолжала смотреть на то место, где он только что стоял. Лишившись объекта своего гнева, она какое-то время не могла тронуться с места. Когда способность двигаться все же вернулась к ней, она обвела взглядом огромную пустую комнату с оплывшими свечами и безмолвно пляшущими по стенам тенями.
Потом бросилась к двери и проверила задвижку.
Та была открыта. Он не потрудился запереть Авриль в доме.
Это свидетельствовало о том, что он был абсолютно уверен в сказанном: с этого острова нельзя убежать.
Авриль беспомощно прислонилась к двери. Черное, всепоглощающее отчаяние навалилось на нее. Изо всех сил она ударила кулаком по стене — бесполезный жест, только руку ушибла.
Спазм сжимал ей горло, она почти не могла дышать.
Авриль закрыла глаза и как наяву увидела свою дочку, ее румяные щечки, иссиня-черные кудряшки, блестящие на солнце, растопыренные пальчики, когда она махала маме на прощание.
— Жизель! — с рыданием вырвалось у Авриль заветное имя. — Сладкая моя Жизель!
Решительно тряхнув головой и отказываясь верить в то, что говорил Хок, Авриль заставила себя оторваться от двери. Если нет надежды на то, что ее спасут, она должна спастись сама.
Сейчас слишком темно, чтобы предпринимать рискованную вылазку, но как только рассветет, она начнет искать пути для побега.
— Я вернусь к тебе, мое дитя, — поклялась она. — Даже если для этого мне придется своими руками построить корабль!
Хок брел по освещенной луной тропе. Кровь стучала у него в висках так же громко, как волны прибоя там, внизу, в темноте. Вцепившись пальцами в кожаный ремень мешка, он почти не ощущал на плече его привычной тяжести, не замечал ни камней. отскакивающих из-под ног, ни холодного ночного ветра, освежившего его разгоряченное тело.
Он вообще ничего не видел и даже не мог ни о чем думать, ощущая лишь невыносимую усталость, острое желание и безысходность, затуманивавшие мозг. Во имя черных воронов Одина, единственное, чего он хотел от этой проклятой ночи, так это чтобы она наконец закончилась, не принеся новых страданий.
Вы же не варвар, сказала она. Дьявол, он еще никогда не чувствовал себя настолько варваром. Останься он с ней еще чуть-чуть, и повалил бы свою прелестную молодую жену навзничь, и доказал бы, как она ошибается, изнасиловав ее как какой-нибудь необузданный разбойник.