В связи с новым положением Эстебана Труэбы увеличился круг лиц, которых нужно было принимать в «великолепном доме на углу». Клара не вела счет ни ртам, которые ей нужно было накормить, ни расходам по дому. Счета шли прямо в контору сенатора Труэбы в конгрессе, а он платил, ни о чем не спрашивая, потому как еще раньше открыл, что чем больше он тратит, тем, кажется, больше становится его состояние, а кроме того, пришел к заключению, что вовсе не Клара с ее безбрежным гостеприимством и благотворительностью могла бы разорить его. Вначале он воспринимал политическую власть как новую игрушку. Он подошел к своей зрелости человеком богатым и уважаемым, как поклялся это сделать в своей бедной юности, без помощи родителей и без иного капитала, кроме гордости и честолюбия. Но он понимал, что так же одинок, как и раньше. Сыновья избегали его, а с Бланкой после всего случившегося он не стал возобновлять отношения. Знал о ней лишь то, что рассказывали братья, и ограничивался посылкой чека, верный соглашению, заключенному с Жаном де Сатини.
Он был так далек от своих сыновей, что чувствовал себя неспособным поддержать с ними разговор, не кончив его криком. Труэба узнал о безумствах Николаса, когда было уже слишком поздно, иначе говоря, когда все уже судачили об этом. Он и о жизни Хайме ничего толком не знал. Если бы он подозревал, что Хайме видится с Педро Терсеро Гарсиа, с которым тот поддерживал теплые братские отношения, его, несомненно, хватил бы апоплексический удар, но Хайме сознательно остерегался говорить об этом с отцом.
Педро Терсеро Гарсиа покинул деревню. После ужасной встречи с Эстебаном на лесопилке его укрыл в приходском доме падре Хосе Дульсе Мария и лечил ему руку. Юноша впал в глубокую депрессию и неустанно повторял, что жизнь для него не имеет никакого смысла, потому что он потерял Бланку и не сможет уже играть на гитаре, что было единственным его утешением. Падре Хосе Дульсе Мария подождал, пока сильная натура молодого человека не возьмет свое и не зарубцуется рана на пальцах, а тогда посадил его в омнибус и повез в резервацию индейцев, где показал столетнюю старуху, слепую, с руками, скрюченными от ревматизма, но еще обладавшую волей плести корзины ногами. «Если она может плести корзины ногами, ты сможешь играть на гитаре без пальцев», — пообещал он ему. А после рассказал свою собственную историю.
— В твоем возрасте я тоже был влюблен, сын мой. Моя девушка была самой красивой в нашем селении. Мы собирались пожениться, и она начала вышивать приданое, а я экономить деньги на постройку домика, как вдруг меня призвали на военную службу. Когда я вернулся, она уже вышла замуж за мясника и превратилась в толстую сеньору. Я готов был броситься в реку с камнем на шее, но потом решил стать священником. В год принятия мною духовного сана она овдовела и пришла в церковь с потупленным взором.