Педро Терсеро похудел и утратил благодушие и мягкость, которые так были характерны для него до сих пор. Он скучал, проклинал свое добровольное заключение и рычал от нетерпения в ожидании известий от друзей. Только присутствие Бланки его утешало. Когда она входила в комнату, он бросался к ней, обнимая как безумный, чтобы успокоить душевные терзания и тоску бесконечных недель. Его стала преследовать мысль о том, что он предатель и трус, что он не разделил судьбу многих других и что честнее было бы сдаться и стать лицом к лицу со своей судьбой. Бланка старалась разубедить его, приводя самые серьезные доводы, но, казалось, он не слушает ее. Она пыталась удержать его силой вернувшейся любви, она кормила его чуть ли не из ложечки, мыла и терла влажной губкой, пудрила, как младенца, подстригала волосы, брила, стригла ногти и в конце концов стала подкладывать ему в еду успокаивающие таблетки, а в воду — снотворные. Сон валил его с ног, но был таким мучительным, что утром он просыпался с неприятным ощущением сухости во рту и еще более печальным сердцем. Спустя несколько месяцев Бланка поняла, что не сможет бесконечно удерживать его словно пленника, и оставила планы смирить его дух, превратив в постоянного любовника. Она видела, что он заживо умирает, потому что свобода для него была важнее любви, и что никакие чудодейственные пилюли не способны заставить его изменить свои взгляды и пристрастия.
— Помогите мне, папа! — умоляла Бланка сенатора Труэбу. — Он должен покинуть страну.
Старик, будто окаменевший от того, что стал таким старым и слабым, не нашел в себе ни ненависти, ни злости. Он подумал об этом крестьянине, полжизни любившем его дочь, и не мог отыскать никакой причины, чтобы презирать его упорство, его бороду социалиста, его пончо и его проклятых кур, которых преследовали лисы.
— Черт побери! Мы должны найти для него приют, иначе, если его найдут в этом доме, нас всех перевешают, — сказал он единственное, что пришло ему в голову.
Бланка бросилась отцу на шею и расцеловала, плача, словно девочка, впервые с далеких времен детства уступив внезапному порыву нежности.
— Я могу устроить побег в какое-нибудь посольство, — сказала Альба. — Но мы должны дождаться подходящего момента, и Педро должен будет перелезть через стену.
— В этом нет необходимости, деточка, — возразил сенатор Труэба. — У меня еще остались друзья в этой стране.
Через двое суток дверь комнаты Педро Терсеро Гарсиа неожиданно открылась, но вместо Бланки на пороге появился сенатор Труэба. Беглец подумал, что пришел его последний час, и даже обрадовался этому.