Он кивнул.
— Я знаю. Я поставил тебя в безвыходную ситуацию. А затем уже сыграло роль самолюбие, когда ни один из нас не хотел уступить. — Он покачал головой. — Так много недоразумений!..
— Я начала бояться приезжать на эту виллу. Мне казалось, ты стесняешься меня. Я помню, как ты заставлял меня уходить со званых обедов, когда я пыталась говорить по-итальянски.
— Черт возьми! — тихо выругался он. — Знаешь, почему я это делал? Я просто видеть не мог, что они демонстративно не обращают на тебя внимание, когда ты так стараешься. Я не желал, чтобы они так с тобой поступали.
— Нам надо было поговорить об этом. Лицо его выражало искреннее раскаяние.
— Я не из тех, кто много разговаривает. Я не обращал внимания на то, что происходит, я думал, если на все эти проблемы не обращать внимания, то они исчезнут сами по себе. — Он посмотрел на нее с нежностью. — Ты помнишь тот вечер — первый, после нашей разлуки, — когда я повел тебя в Лондоне в ресторан?
Она кивнула, вспоминая тот напряженный ужин с Дэвидом.
— Мы были в ресторане, и ты заговорила с официантом по-итальянски. Я был поражен. Я думал, после всего того, что ты здесь пережила, ты будешь стремиться забыть каждое слово, выученное когда-то.
Она покачала головой:
— Никогда.
Он наклонился и тихо сказал ей на ухо:
— Я люблю тебя, Крессида, ты это знаешь? Это на всю жизнь. И мы будем говорить обо всем. Больше никаких секретов. Идет?
— Идет, — прошептала она, и голос ее осекся от переполняющих ее чувств, когда он поднес ее ладонь к своим губам.
Прошла неделя. Она проснулась в его кровати, лунный свет заливал смятые простыни. Тела их сплелись, жесткие курчавые волосы, покрывающие его грудь, щекотали ее щеку. Он ласково поглаживал ее затылок и плечи. Когда она повернула к нему голову, он улыбнулся.
— Ну как, тебе было приятно? — с ехидством спросил он.
Она лениво потянулась, всем своим видом выражая полное удовлетворение.
— Я бы могла найти более соответствующий эпитет, чем «приятно», — ответила она, чувствуя, что от ее слов в нем стало нарастать возбуждение.
— Но ты именно так отозвалась о той ночи в твоем доме, дорогая моя. — Его рука стала поглаживать ее груди.
— Это потому, что я думала, что я тебе безразлична, — сказала она тихо. — Так же, как твое отсутствие в день моего отъезда, я тоже отнесла на счет твоего безразличия.
— До чего же ты глупая женщина, — упрекнул он, и лицо его стало серьезным:
— Я просто не мог видеть, как ты уезжаешь. Это был конец моим надеждам на примирение. Я думал, ты ждешь-не дождешься момента, когда сможешь уехать.