– Каким образом вам стало известно само название “Феникс”?
– У вас огромная организация, и долго скрывать это невозможно.
– Это она вам сообщила?
– Кто? – переспросил я просто потому, что мне не понравился его тон.
– Эта особа.
– Фрейлейн Линдт вряд ли настолько глупа, чтобы откровенничать с посторонними лицами, а мы с ней едва знакомы.
– Кто же “глава” этой так называемой организации?
– Не знаю. Мне известно только ваше имя.
– Местонахождение вашей резидентуры в Берлине?
– Мы договорились, что я отвечу только на вопросы, которые вы зададите одновременно.
– Отведите ее в соседнюю комнату и оставьте дверь открытой, – приказал Октобер человеку, стоявшему около Инги.
Как я и предполагал, из моей попытки договориться ничего не вышло, и это свидетельствовало о начале конца.
Не дожидаясь, пока охранник поведет ее, Инга направилась в спальню и, проходя мимо, взглянула мне в лицо.
Охранник раскрыл перед ней дверь.
– Ничего вы этим не добьетесь, – сказал я Октоберу.
– Приступайте! – приказал он.
Я понимал, что Октобер не сделал бы так, если бы Фабиан не убедил его в характере моего чувства к Инге. Он хотел подвергнуть меня сильнейшему давлению, состоящему одновременно из жалости к женщине, испытывающей боль, и из ярости мужчины, подруга которого подвергается пытке.
– Дело обстоит так, – заговорил я и дождался, чтобы Октобер посмотрел на меня. – Если я не выдержу того, что вы намерены сейчас начать, и заговорю, остановиться на полпути окажется невозможным. Мне придется рассказать все, и это очевидно. Начав говорить, я должен буду предать всю свою резидентуру, сообщить вам ее местонахождение, личный состав, систему связи с Центром и агентурой и т. д. Неужели вы хоть на мгновение думаете, что я так поступлю! – Пот выступил у меня на лице, и внимательно наблюдавший за мной Октобер, конечно, видел это. Организм мог выдать меня, и я должен был, прикрывая эту слабость, что-то сказать, и сказать убедительно. – Подобно врачам, мы не можем руководствоваться жалостью; жалость в нашем деле непозволительная роскошь, мешающая работе. Вы это понимаете и должны знать, что таким путем ничего не добьетесь. Говорить я не буду. Слышите – не буду! Я не скажу ни слова! Повторяю, ни слова! Делайте с ней, что хотите, убивайте ее, мучайте у меня на глазах – все равно от меня вы не услышите ни единого слова! Убедившись в бесполезности всего этого, вы можете то же самое проделать со мной. Все равно вы ничего не добьетесь.
– Включите все лампы, – распорядился Октобер, обращаясь к человеку, находившемуся с Ингой в спальне.