— Ну? — Голос Кейна прозвучал резко и требовательно. Его губы скривились в ухмылке. — Признаю, меня сейчас разбирает любопытство. Что, черт побери, есть такого особенного в твоем драгоценном Диллоне? Чем он отличается от любого другого мужчины?
Сердце Эбби билось глухими тяжелыми ударами.
Она почувствовала, как зашевелились ее губы, хотя могла бы поклясться, что не произнесла ни слова.
— Он мой муж, — выпалила она.
Ее муж. Кейн уставился на Эбби. Он был ошеломлен, ошарашен и к тому же страшно зол не только на себя, но и на нее. Оскорбительное ругательство резануло ей слух и заставило вздрогнуть. Эбби попыталась высвободиться из объятий Кейна. Он отпустил ее, но в последний момент схватил за левую руку.
— Где твое кольцо?
Эбби изо всех сил старалась, чтобы Кейн не почувствовал, как она дрожит. Еще в детстве Эбби обнаружила, что она ужасная лгунья. Когда ее отец и Диллон посмеялись над шляпкой, подаренной ей Эмили Доусон, она немедленно бросила подарок в кормушку для лошадей. Когда отец нашел ее там, Эбби солгала ему, сказав, что не знает, как шляпка попала туда. Отец не стал ее наказывать и даже не отругал, хотя, конечно, понимал, что она сказала не правду. Эбби чувствовала себя настолько виноватой, что никогда больше ему не лгала.
Но Кейн не был ее отцом. Если угрожающее выражение исчезнет с его лица, то, вполне вероятно, можно ожидать от него и рукоприкладства.
— Я… я так или иначе должна была вытащить тебя из «Серебряной шпоры». Я думала, ты не пойдешь со мной наверх, если узнаешь, что я замужем. Я сняла кольцо вчера вечером, чтобы ты его не увидел! — исступленно воскликнула Эбби, пытаясь выдернуть свою руку из сжимавшей ее руки Кейна.
Кейн столь внезапно отпустил руку Эбби, что она споткнулась и упала на колени.
— Ты коварная и лживая сучка, — произнес он сквозь стиснутые зубы. Выходит, застенчивое, нерешительное поведение вчера вечером — все это было притворством! Кейн кипел от бешенства. Каким же он был дураком, поверив выдумке, что ее отец умер и она одна на всем свете, что ей не к кому обратиться, некуда пойти. Он ей верил и сочувствовал, этой будто бы непорочной девственнице, с которой так сурово обошлась жизнь.
Размашистым шагом Кейн прошел мимо Эбби в стойло. Он не удостоил ее ни единым взглядом, пока надевал седло на спину своей лошади.
Эбби, пошатываясь, поднялась на ноги.
— Кейн! Что ты собираешься делать?
— Это должно быть тебе вполне понятно, Эбигейл. Я уезжаю. Это мне следовало сделать еще вчера.
Кейн говорил с презрительной холодностью, чеканный профиль его застывшего лица и расправившиеся широкие плечи усиливали впечатление от его слов.