Луфкилович, стоп!
Чувствуя, что ему предстоит провести ночь без сна, он направился в кухню и вынул банку пива из холодильника. Он редко пил спиртное, но сегодня ему было просто необходимо снять возбуждение, которое грозило захлестнуть его.
Пиво не принесло облегчения, и Роману очень захотелось позвонить своему старшему брату Юрию. Но в Нью-Йорке было уже два часа ночи. Не стоило беспокоить Юрия так поздно.
Он мог бы позвонить своему лучшему другу, Кэлу Ролингсу, мужу Дианы. Но они наверняка уже спали, и он не хотел их будить.
Единственно кого еще он мог бы посвятить в эту необычную ситуацию, так это шефа Уилсона. В Неваде сейчас было на час меньше, чем в Солт-Лейк, — пожалуй, еще не поздно звякнуть и обсудить с коллегой случай с Брит.
Старший товарищ напоминал Роману его покойного отца. Им с Уилсоном отлично работалось вместе. Как ни нелепо, но ему даже хотелось, чтобы шеф с женой присутствовали на его мнимой свадьбе. А может, ему просто было важно убедить самого себя в том, что он правильно выбрал способ защитить Брит.
Роман позвонил, но, к его разочарованию, никто не ответил. Даже автоответчик не был включен. Значит, шеф уже спал или их с женой не было дома.
Роман потушил в кухне свет и пошел в ванную чистить зубы. Придется позвонить шефу утром.
В доме воцарилась тишина. Брит легла спать. Когда он натянул на себя одеяло, он был зол на самого себя и рад, что ни с кем не поговорил.
Ты проиграл, Луфкилович. Женщина, которая спит в соседней комнате, с легкостью пробила брешь в твоей хваленой броне и каким-то образом проникла в твою душу. Ты уже не тот человек, каким был до того, как взялся за этот случай.
Долго еще Роман метался в постели, пока не услышал вопль, от которого у него кровь заледенела в жилах.
Брит!
Он вбежал в ее комнату без стука, зажег верхний свет, забыв, что сам полураздет.
Девушка металась под одеялом, издавая жалобные стоны, видимо, во власти какого-то кошмара.
Проклиная волосатое чудовище, которое было причиной ее мучений, Роман сел на край кровати и несколько раз назвал ее по имени, чтобы заставить проснуться.
Внезапно ее глаза открылись, но взгляд был какой-то остекленевший. Она не узнавала Романа.
— Брит, это я, Роман.
Он отвел золотисто-пепельные пряди с ее бледного лица. В этот момент ее красота казалась почти неземной, а слезы, катившиеся по щекам, пробудили в нем такое страстное желание уберечь это хрупкое существо от страданий, какого раньше ему не приходилось испытывать.
— Тебе приснился кошмар?
Его голос, видимо, привел ее в чувство.
— Я… я не знаю.