Вдова чуть растянула губы в улыбке:
— Вы, очевидно, не знаете, кто я такая. Едва ли сеньор Лиенсо говорил вам обо мне, и, должно быть, вас беспокоит то, что мне известно. Пожалуйста, знайте, что вам нечего меня бояться. У меня много достоинств, дорогая сеньора, но самый мой большой талант — это умение хранить тайны. Можете спать спокойно, зная, что я не скажу об увиденном ни одной живой душе — ни сеньору Лиенсо, хотя он мой хороший друг, ни даже моему дорогому Хендрику.
Хендрик поклонился Ханне.
— Все, что я прошу в обмен, — начала Гертруда, но осеклась. — Нет, не в обмен. С вами я не буду заключать сделку; я не хочу, чтобы вы думали, будто мое молчание нечто вроде драгоценной вещи, которую можно легко разбить. Я сохраню вашу тайну, но попрошу вас об одной услуге, милая. Можно мне вас попросить?
Ханна кивнула и проглотила последний остававшийся во рту кусочек кофе.
— Я очень рада. Видите ли, я хотела бы попросить вас не рассказывать о том, что вы видели. Ни сеньору Лиенсо, ни вашему мужу, ни вашим друзьям, ни даже этой милой девушке, от которой вы зависите. Я полагаю, нам обеим будет лучше забыть, что мы видели друг друга в тот день. Вам так не кажется?
Еще один кивок.
— Как я рада. Можно я вас поцелую? — На этот раз Гертруда не стала дожидаться кивка. Она склонилась и прижалась своими мягкими губами к вуали Ханны, и Ханна почувствовала тепло ее губ через вуаль. — Будь жизнь устроена иначе, уверена, мы могли бы стать подругами. Жаль, что это невозможно, но знайте, я всегда буду желать вам добра. Прощайте, моя дорогая.
Гертруда повернулась и пошла к Хендрику, который отвесил дамам очередной поклон.
— Господи, — громко сказала Аннетье, — надеюсь, сеньор не трахается с этой сморщенной старухой.
Ханна пошла прочь быстрым шагом. Аннетье постояла немного, глядя, как расстояние между ними увеличивается, и поспешила за своей хозяйкой.
— Ей-богу, — сказала Аннетье, — расскажите мне, о чем это она говорила.
Ханна смотрела прямо перед собой. Группа женщин, толстых матрон, прошла мимо, косясь на вуаль Ханны.
— Теперь уже можно говорить, — настаивала Аннетье. — Ничего плохого не будет.
— Я не буду говорить об этом, — сказала Ханна.
Ей казалось, что вдова — колдунья, наложившая на нее чары, и что, если она ослушается колдунью, не избежать проклятия. Откуда ей знать, что вдова не колдунья?
— Не глупите, — продолжала настаивать Аннетье. — Если старая шлюха так сказала, это вовсе ничего не значит. Она не узнает, о чем мы говорили.
— Если я хочу, чтобы она хранила молчание, я тоже должна хранить молчание.