На другой день в газетах писали, что на патруль на-пала целая банда до зубов вооруженных людей исполинского роста. Затиснугый в проход лимонадным киоском гитлеровец твердил, что на него двинулась сама стена, и высказал предположение, что в этом районе произошло что-то, вызвавшее, по-видимому, взрыв либо небольшое землетрясение…
Артем унес подобранного им беглеца в свою каморку на пятом этаже, сам перевязал его, так как хорошо знал простейшие способы лечения всяких повреждений, — спортивная практика приучила к этому.
Спасенный около суток был без сознания. Часами сидел возле него Незабудный, менял на широком лбу раненого тряпки, смоченные под краном, вглядывался в изможденное чернявое лицо — все в кровоподтеках и ссадинах. Было что-то до боли и неудержимого вздрога знакомое в этом лице, в широко, чуть раскосо поставленных глазах, хотя Артем твердо знал, что никогда в жизни не встречал этого человека. Раненый буквально истлевал в страшном жару, бился, стонал. Артем решил пойти на риск.
На второй день он отправился к одному своему старому знакомому врачу ревностному патриоту. И тот, когда совсем стемнело, поднялся в каморку Артема, сделал укол, перебинтовал раненого и клятвенно обещал молчать обо всем. Человек он был надежный, жил одиноко, холостяком, — нелюдимый, как бы на замок замкнутый. На него можно было положиться.
Но, когда Артем, после перевязки проводив доктора, вернулся к себе, он увидел, что чернявый незнакомец сидит на кровати, беспокойно вперив куда-то неподвижный взор огромных, широко расставленных глаз. Артем проследил направление его взгляда: незнакомец так и впился в стоявший на столе кубок вазу «Могила гладиатора». Потом, отвалившись бессильно на подушку, спросил по-русски:
— Слушай, отец… Вы сами?.. Ты… Простите, вы синьор Незабудный?
— Лежи, лежи, — прошептал тогда Артем, плотно прикрыв дверь. — Был я и синьор, и мистером был, и месье бывал, а тебе просто Артем Иванович. Лежи. А ты кто сам-то будешь? Ты не таись, не бойся…
— Земляк, — тихо сказал раненый, откинувшись на-взничь. Потом собрал силы, слегка приподнял голову и зло метнул глазами на кубок. — Видел я такой точно… у одного гестаповца на столе. Откуда бы?
Не хотелось, ох не хотелось рассказывать беглецу о судьбе второго кубка, будь он неладен! Но пришлось.
Раненый настаивал, опускал упрямо на пол исхудавшие ноги. Пришлось Артему раскрыть свою тайну. И беглец как будто поверил.
Не сводя с Артема пристально-горячечных глаз, устало пал он на подушки. На всю жизнь запомнился Неза-будному этот ни малейшей увертки не принимавший взор, словно горячий ключ, забивший с глубокого дна задымленных глазных впадин. Но через четыре дня, вернувшись домой, Артем не застал его в постели. Только записка лежала на столе, придавленная кубком «Могила гладиатора». И вот что было сказано в записке: