Когда Пьер вернулся с доктором, Артему Ивановичу было уже совсем плохо. Но укол, который тут же сделал ему Левой Ованесович, сразу принес некоторое облегчение.
— Вот, Леонтий Афанасьевич, — глухо говорил Неза-будный, с благодарностью глядя на доктора, которого еще помнил с юности, — довелось попасть к вам перед смертью.
— Что за разговор! Почему перед смертью? Я не священник, чтобы перед смертью. Что такое — перед смертью!.. Хорошенькое дело! Моя обязанность, чтобы тащить обратно в жизнь, а не отпускать туда, куда провожают попы. А ну, довольно глупостей. Полежать придется. Вообще ничего. Спазм. Конечно, поберечься не мешает. А это что? — спросил он, с обычной докторской фамильярностью тыча пальцем в глобусоподобное плечо борца.
— Бен Дриго укусил, — просто объяснил Артем.
— Что это за зверь, Бен Дриго?
— Именно что зверь. В Буффало боролись. Я его бросил с тур де тета, а он зубами мне в плечо… А это меня еще стражник нагайкой угостил, так, что шкура разошлась… Давнее дело. Помните, доктор, на шахте у нас заваруха вышла, когда людей завалило, гнилую крепь дали…
— Так. А это чья расписка?
Незабудный покосился на глубокий шрам под грудью и сконфуженно закряхтел.
— Это одного, на меня подосланного, я на тот свет отправил в Сиднее. А он все-таки успел чиркнуть.
— Да… интересная летопись! — пошутил доктор Ар-зумян. — Ну как-нибудь зайду вечерком, почитаю.
— Доктор… Леонтий Афанасьевич, мне должны из Москвы перевод… Вы уж извините. Сколько я вам должен?
— Вы мне должны — лежать. Понятно? Больше вы мне ничего не должны. Если вы денек полежите, то я вам обещаю дать сдачи хорошее самочувствие. Все?.. — И он посмотрел на Пьера. — А это? Ваш внук?
— Приемный, — шепотом ответил Артем.
— Что же, такого стоит и принять. Как тебя зовут, мальчик?.. Пьер? Так вот что, Пьер, завтра утром пойдешь в аптеку, возьмешь этот рецепт… — И, быстро написав рецепт, дав соответствующие наставления, обещая навестить завтра же к вечеру, Левон Ованесович ушел.
Но дома ему не пришлось сразу лечь спать. Он застал в своей комнате Сурена. Тот был чем-то взволнован и угрюмо расхаживал из угла в угол.
— А спать? — спросил доктор.
— Папа, — сказал наконец Сурик, — ты имей в виду, этот мальчишка, который за тобой приходил только что, — расист.
Тут доктор сделал то, что он так часто обычно требовал от пациентов, говоря: «Раскройте пошире рот и скажите «а»… Потом Левон Ованесович захлопнул рот, сделал вид, что проглотил слюну, и внимательно посмотрел на сына.
— Да, — продолжал Сурик, — он всякими анекдотами дразнился с акцентом, и он меня на вечеринке у Милки Колоброда обозвал еще как-то… «Бико», кажется. Так они алжирцев дразнят.