– Ярл, ты говоришь в раздражении. Девчонке уже шестнадцать – в этом возрасте норманнские девушки становятся женами и рожают детей. А среди рабынь в эти года, вообще, девственниц не бывает.
Виктор резко обернулся к остальным воинам и решительно заявил:
– В таком случае, придется тут у нас кое-что изменить!
Викинги заворчали, некоторые возмущенно, другие обиженно, а Канут насмешливо воскликнул:
– Да, пожалуй, придется! Нам придется избрать себе нового конунга, храброго как лев, а не трусливого, словно овца!
Его тирада вызвала тревогу среди воинов и беспокойные разговоры, а Свен не выдержал, выхватил меч и яростно крикнул:
– Я предупреждал, чтобы ты не смел оскорблять ярла, выходец из тьмы!
Возбужденно восклицая, викинги начали выбираться из-за столов, однако, Виктор поднял руку, останавливая тех, кто бросился его защищать, и сказал Свену:
– Не беспокойся, побратим, я с этим сам справлюсь.
Ярл обернулся к Кануту и уже с плохо скрываемым раздражением, произнес:
– Последний раз говорю, отпусти девушку!
Одноглазый великан презрительно фыркнул:
– Ты мне, ярл, скажешь это, когда я возьму ее столько, сколько захочу.
С этими словами он стал задирать вверх платье девушки.
Однако, в ту же секунду Виктор резко отпихнул руки Канута от девичьих ног и сильно сжал своими пальцами запястья грубияна. Глядя в его мутный, пьяный глаз, он рявкнул:
– Убери свои лапы! И сейчас же ее отпусти, тупоголовый ублюдок!
Раздалось волчье глухое рычание, и Канут, наконец, почувствовавший, что время шуток прошло, грубо толкнул девушку прямо в руки Виктору. Ива благодарно, со слезами на глазах, взглянула на конунга и торопливо выбежала из трапезной.
Сверля конунга взглядом своего единственного глаза, Канут с яростью в голосе спросил:
– Значит, ты отказываешь мне в гостеприимстве, ярл?
– Я тебе отказываю в праве насиловать в стенах моего дома шестнадцатилетних девчонок!
От стола послышался голос молодого Оттара.
– Конунг Виктор прав! Нельзя принуждать женщину, если она сама того не хочет.
Еще больше разъярившись от этих слов, Канут выхватил из ножен свой меч и, направив его на конунга, прорычал:
– Я тебе говорю, что разложу эту девку прямо тут на лавке! А если ты мне захочешь помешать, то проглотишь мой клинок, Виктор Храбрый!
Остальные воины замерли, напряженно следя за разворачивающейся драмой, но не желая вмешиваться в ссору самого сильного воина с ярлом.
А Виктор с Канутом стали друг перед другом; у гиганта налились кровью глаза, он сжал рукоять своего обнаженного меча так, что побелели костяшки пальцев, а Виктор положил свою руку на эфес меча, взволнованно, лихорадочно думая, как найти выход из создавшегося положения.