Словно издалека до него донесся женский крик, и Фергус снова уложил его. Множество голосов, их ропот и крики слились в один сплошной гул.
Кто-то, кажется, Мармадьюк, прижал его к столу железными руками, и он тщетно пытался вырваться. Боль, мука и ярость отнимали последние силы хуже самого страшного врага.
Ничто не могло причинить ему таких страданий, как удар, нанесенный Кеннетом. Вместе с женой и мальчиком он похитил то, в существование чего Дункан никак не мог до конца поверить.
Его сердце.
Кеннет вырвал его, живое и кровоточащее, прямо из груди, оставив там одну лишь пустоту.
Внезапно он все осознал. И это осознание едва не стоило ему жизни.
Его жена и сын похищены, не важно, Робби его сын или нет.
Важно одно – чтобы они благополучно вернулись.
Его долг – их спасти. Иначе он не сможет жить.
Она у вашего брата.
Брат господина Маккензи…
Эти слова незнакомца появлялись из тьмы и исчезали, кружась вокруг Дункана, переплетаясь с другими голосами, и он никак не мог уловить их смысл.
Стиснув зубы, он вцепился пальцами в прохладные доски стола и попытался сосредоточиться. Но ничего не получалось.
Шум только усиливался, превращаясь в какофонию звуков, которая могла свести с ума.
Кто бы ни держал его, прижимая к столу, он явно обладал силой десятерых и вовсе не собирался ослаблять хватку.
Дункан с шумом втянул в себя воздух и взял себя в руки. Сейчас он разделается с этим наглецом и его стальными пальцами.
Как только уловит смысл этих ускользающих слов.
Зажмурив глаза, он старался сосредоточиться на словах Мердо.
Он должен понять их смысл. Это очень важно.
Его пальцы, вцепившиеся в край стола, побелели от напряжения. Но, черт побери, и сами слова и их смысл по-прежнему ускользали от него.
Он попытался сглотнуть, но не смог. Во рту пересохло, губы потрескались, язык распух и не слушался его. Но хуже всего отвратительный привкус во рту, как будто от перекисшего вина.
Дункан скривился от отвращения.
И так будет, пока он не поймет, что за мысль терзает его.
Ваш брат…
Слова Мердо снова проникали сквозь мглу, повторяясь, словно утренняя молитва, становясь все громче, пока остальные голоса не отступили куда-то в небытие.
Два эти слова проникали в его мозг ледяными иглами, причиняя страшную боль. Внезапно послышался другой голос, тихий и нежный, и в то же время настойчивый. Голос его жены. Чистый и ясный, как луч теплого весеннего солнца. И достаточно сильный, чтобы перекрыть остальные голоса и рассеять мглу, затуманившую его сознание.
– Я должна предупредить тебя о грядущей беде… Это не связано с Кеннетом. Кто-то говорит одно, а думает другое…