Томас Делл явился ровно в семь. Вместе с Филиппом и Робертом он пригласил в кабинет Генри и Мартина. Нотариус знал, что надвигается скандал, и был готов к нему. Он разделял мнение покойного о его сыновьях и был полностью согласен с решением Лоуренса изменить завещание.
— Если все готовы, я начинаю, — сказал Томас, усаживаясь за бюро Лоуренса и доставая документ. Он в последний раз оглядел сидевших перед ним четырех людей.
Хотя Филипп и Роберт старались сохранить печальный и серьезный вид, Томас заметил в их глазах насмешку. Они были уверены, что победили, чувство самодовольства захлестнуло их. Томасу не терпелось огласить завещание. Он начал:
— «Я, Лоуренс Энтони, находясь в здравом уме и твердой памяти, в год от Рождества Христова 1857, сего дня, 18 марта, завещаю моим верным слугам, Генри и Мартину, по 1000 фунтов каждому. Они служили мне верой и правдой все эти годы, я благодарю их. Остальное имущество, — тут Делл сделал паузу, ему хотелось произвести более сильное впечатление на Филиппа и Роберта, пусть они почувствуют то отвращение, которое их отец испытывал по отношению к ним, — я оставляю Церкви…»
— Что?! — Филипп и Роберт мгновенно побледнели.
Нотариус продолжал:
— «В течение долгих лет мой ближайший друг Эдвард Брэдфорд учил нас, что самое важное в жизни — любовь, вера, доброта. К сожалению, мои сыновья так и не поняли этого. Они выросли безнравственными и жестокими людьми. Поэтому я отказываюсь от них. С сегодняшнего дня, 18 марта 1857 года, у меня нет больше кровных родственников».
— Это не может быть правдой, — медленно и внешне спокойно произнес Филипп.
— Отец решил разыграть нас, — настаивал Роберт.
— Это не шутка. Я абсолютно серьезен. Завещание подписано Лоуренсом Энтони 18 марта 1857 года. Кроме того, имеется распоряжение о том, что вы можете оставаться в этом доме в течение пяти дней после его смерти. Подробная опись всего имущества прилагается, — закончил Делл и посмотрел на них.
— Завещание не имеет юридической силы!
— Я могу вас заверить, что имеет, — сказал Томас. — Ваш отец предвидел подобную реакцию и тщательно позаботился о надежности этого документа.
— Мы опротестуем его!
— И даром потратите время. — Томас убрал очки и поднялся.
Лица братьев побагровели от негодования. Они тоже поднялись и завопили:
— Убирайся из нашего дома!!!
Глядя на них, нотариус испытал удовлетворение, насколько уместно было это чувство при таких печальных обстоятельствах, и твердо добавил:
— Вы можете оставаться в доме еще три дня. Потом я прослежу, чтобы вся собственность вашего отца перешла к Церкви.