Следующие два часа он работал без передышки посредине огромного голубого диска, вручную приготовляя бетон, перенося его и вливая в примитивные формы, которые соорудил из досок. Потом он формовал бетон в шестидюймовую стенку, окружающую диск. Он работал беспрерывно, размешивая бетон рычагом домкрата и заливая колпаком, снятым с колеса. Когда он кончил и отъехал, оставляя инструменты на месте, стена, которую построил, уже имела немногим более тридцати футов длины.
7 июня. В первый раз я осознал краткость дня. Когда я имел еще двадцать часов в сутки, базой моей временной ориентации был полдень; завтрак и ужин сохранили свои давший ритм. Сейчас, когда мне осталось только одиннадцать часов в сознании, они являются постоянный барьером, подобный фрагменту рулетки. Я вижу, сколько еще осталось на катушке, но не могу снизить темпа, в котором развивается лента. Время провожу в медленном паковании библиотеки.
Пачки слишком тяжелые, поэтому не двигаю их. Число клеток стало до 400 000.
Проснулся в 8:10. Засну в 9:15. (Кажется, я потерял часы, понадобилось ехать в город чтобы купить себе новые).
14 июня. Мне осталось девять с половиной часов. Я оставляю время позади как автостраду. Последняя неделя каникул всегда проходит быстрее, чем первая. При этой скорости перемен мне осталось, наверное, еще четыре или пять недель. Сегодня утром я пробовал вообразить себе эту мою последнюю неделю – последние три, два, один, конец – и внезапно меня охватил такой приступ страха, непохожий ни на что из пережитого до сих пор. Прошло полчаса, пока я оказался в состоянии сделать себе поддерживающий укол.
Калдрен ходит за мной как тень. Написал на воротах мелом: 96 688 365 408 702. Доводим почтальона до сумасшествия. Проснулся в 9:05. Засну в 18:36.
19 июня. Восемь и три четверти часа. Утром мне звонил Андерсон. Я хотел положить трубку, по как-то мне удалось до конца сохранить вежливость и обсудить последние формальности. Он восхитился моим стоицизмом, применил даже слово «героический». Этого я не чувствую. Отчаяние прописывает все – отвагу, надежду, дисциплину – все так называемые добродетели. Как трудно сохранить этот внеличный принцип согласия с фактами, который находится в основе научной традиции. Я пробую думать о Галилее перед лицом инквизиции, о Фрейде, терпеливо сносящем боль своей пораженной раком челюсти.
В городе встретил Калдрена. Разговаривали о Меркурии-7. Калдрен убежден, что экипаж корабля сознательно решил остаться на Луне, что это решение они приняли, ознакомившись с «Космической информацией».