Я не ехал убивать, я был нормальный человек. Нам внушили, что воюют бандиты, а мы будем герои, нам всем скажут спасибо. Хорошо запомнил плакаты: «Воины, будем укреплять южные рубежи нашей Родины», «Не опозорим чести соединения», «Цвети, родина Ленина», «Слава КПСС». А вернулся оттуда… Там же все время было маленькое зеркало… А тут большое… Глянул и не узнал себя… Нет, кто-то другой смотрел на меня… С новыми глазами, с новым лицом… Не могу определить, что поменялось, но даже внешне это другой человек.
Служил я в Чехословакии. Слух: ты едешь в Афганистан.
– Почему я?
– Ты – холостяк.
Собирался как в командировку. С чем ехать? Никто не знал. «Афганцев» у нас ещё не было. Кто-то посоветовал взять резиновые сапоги, за два года они ни разу мне не пригодились, в Кабуле оставил. Из Ташкента летели на ящиках с патронами. Приземлились в Шинданде. Царандой, их милиция, с автоматами нашими времён Великой Отечественной войны, наши и их солдаты, грязные, линялые, как из окопов вылезли. Резкий контраст тому, к чему привык в Чехословакии. Грузят раненых, у одного в животе осколок. «Этот не жилец, по дороге умрёт», – услышал от вертолётчиков, которые привезли их с застав. Ошеломило спокойствие, с каким говорили о смерти.
Это, может быть, самое непостижимое там – отношение к смерти. Вот опять, если всю правду… Это невозможно… То, что здесь немыслимо, там буднично. Убивать страшно и неприятно. Но очень скоро начинаешь думать, что в упор убивать страшно и неприятно, а вместе, в массе – азартно, иногда, я видел, даже весело. В мирное время оружие стоит в пирамиде, каждая пирамида – на отдельном замке, оружейная комната на звуковой сигнализации. А тут оружие постоянно при себе, к нему привыкаешь. Вечером с кровати стреляли из пистолета в лампочку: лень встать, выключить свет. Одуревши в жару, разряжали автомат в воздух, хоть куда-нибудь… Окружаем караван, караван сопротивляется, сечёт из пулемётов… Приказ: караван уничтожить… Переходим на уничтожение… Над землёй стоит дикий рёв верблюдов… За это, что ли, нам вручали ордена от благодарного афганского народа?!
Война – это война, надо убивать. Нам что – боевое оружие вручили в «Зарницу» играть с братьями по классу? Трактора, сеялки там, что ли, ремонтировать? Нас убивали, и мы убивали. Убивали где могли. Убивали где хотели. Но это не та война, которую мы знали по книгам, фильмам: линия фронта, нейтральная полоса, передовая… Киризная война… Киризы – подземные ходы, проделанные когда-то для орошения… Люди возникают из них днём и ночью как призраки… С китайским автоматом, с ножом, которым дома разделывал барана, а то и просто с камнем в руках. Не исключено, что недавно с этим призраком торговался в дукане, а тут он уже за гранью твоего сочувствия. Только что он убил твоего друга, вместо друга лежит кусок мяса. Последние его слова: «Не пишите моей матери, заклинаю вас, чтобы она ничего не узнала…» А ты, шурави, ты, советский, за гранью его духа, сочувствия. Твоя артиллерия разметала его кишлак, и он почти ничего не нашёл ни от матери, ни от жены, ни от детей. Современное оружие увеличивает наши преступления. Ножом я мог бы убить одного человека, двух… Бомбой – десятки… Но я – военный человек, моя профессия – убивать… Как там в сказке? Я – раб волшебной лампы Аладдина… Так я – раб Министерства обороны… Куда прикажут, туда я и буду стрелять… Мне скажут: стреляй! Я не буду думать… Я буду стрелять… Моя профессия – стрелять…