где ничего не стоит заблудиться, особенно когда то и дело сбиваешься с пути, на повороте стараешься держаться прямой, идёшь полем-и вдруг, смотришь, угодил в камыши. Да это же канава, куда вас, к черту, понесло! Дело в том, что здесь тоже поля разделены канавами на прямоугольники-вот уж большое удобство для путешествия в каретах'…
— Кстати, велено идти все прямо…
— А вам не кажется, что мы кружим на месте? И те, кто нас ведёт, как и мы, ни черта не знают, понятия не имеют, куда идти!
— Кто это сказал?
— Ах, простите, господин маршал! Будь тут хоть какоенибудь жильё, чтобы спросить дорогу…
— Да, но жилья-то не видно. Выселки редки и разбросаны. И какую дорогу спрашивать? На Байель?
— Нет, на Стенверк…
— В Эстере нам объясняли гак: хочешь-иди через ПтиМортье. хочешь-налево, через Дулье. Так или иначе непременно попадёшь в Стенверк, только что через Дулье немножко подальше, ну да не беда.
— Не в том дело, нам уж столько приходилось выбирать между правой и левой; сомнительно, чтобы мы всякий раз попадали в Пти-Мортье или Дулье…
В Сен-Мало вам пристать без помехи…
Конечно, пешие могут днём перепрыгивать с камня на камень по придорожной тропке. Но конным, да ещё ночью…
Фавье ехал рядом с Мармоном. И заговорил вдруг совершенно изменившимся голосом, так что в первое мгновение маршал рванул было лошадь в сторону, но речь была вполне в духе его адъютанта.
— Не повернуть ли нам назад? — начал Фавье. — Засесть в Бетюне и выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась? По всему видно, что Бонапарт уклоняется от сражения между французами, потому что оно может послужить предлогом к иноземному вмешательству.
— Об этом не может быть и речи, — возразил Мармон. — Мы переправляемся в Нидерланды, король уже там.
Наступило молчание, которое нарушили крики и ругань.
Опрокинулась карета. Чья? Лошади остановились, ничего, нас это не касается, раз мы во главе, надо ехать дальше. Во главе чего?
Неизвестно, следует ли кто-нибудь за нами. Достаточно было передним свернуть не в ту сторону, как они потянули за собой остальных…
— Господин маршал, — снова сказал Фавье, и в его голосе слышалась тревога. — В Париже вы полностью одобрили мои план обороны Лувра. Король не дал согласия, пусть пеняет на себя.
Теперь он обретается в Ипре или ещё где-то. За это он отвечает перед Историей. Но неужто вам непонятно, что для Наполеона важнее всего создать легенду, будто его призвала страна и все встретили с распростёртыми объятиями… А вот если мы окажем сопротивление, если прольётся кровь…
Мармон промолчал, он поднял воротник шинели-северный ветер пощипывал уши.