Господа игроки даже не оглянулись. Ничего удивительного: недаром же они имели репутацию заядлых любителей бульота.
Однако дамы отметили это обстоятельство сдержанным хихиканьем: при них оставался лишь один представитель сильного пола, друг мадемуазель Госселен, которого она повсюду таскала за собой, вполне бессловесный персонаж в щегольском оливковом фраке. Круто завитая шевелюра и бакенбарды котлетками, подпёртые плоёным жабо, заправленным, как и полагалось, под белый пикейный жилет. Он взглянул на свои часы-луковицу с репетицией.
— Уже половина двенадцатого, — вздохнул он.
Главная его заслуга заключалась в том, что в двадцать пять лет он содержал танцовщицу, как будто ему уже стукнуло шестьдесят.
Конечно, не так шикарно, как содержали Виржини. Бедняжка Виржини, ей давно было пора подняться в спальню и лечь. Она чуть-чуть кокетничала своим новым положением и была удивительно мила в капоте специального фасона, изобретённого для кормящих мамаш, но молоко ужасно распирало ей грудь. К тому же было уже поздно. Старики Орейли-родители Виржинипривыкли заменять её при приёме гостей: пусть чувствуют, что хозяева-они; кроме того, это придаёт всему известное достоинство. Как ни было скромно амплуа Виржини в качестве балерины, все-таки она считалась настоящей артисткой, равно как и её папаша, в течение двадцати лет состоявший главным куафером при Опере. Виржини ещё не достигла шестнадцати лет, когда её, как принято говорить, заметил маршал Бессьер. Блистательный содержатель был вскоре убит под Люценом, и родители Орейли переселились к дочке, носившей по покойнику траур. Перед смертью маршал успел облагодетельствовать Виржини: ей достался особняк, который можно было смело назвать одним из прелестнейших в Париже, рядом с холмами Монсо, засеянными люцерной, в двух шагах от огромного парка, возвращённого Камбасерэсом императору, ибо содержание парка обходилось слишком дорого, а затем возвращённого королём герцогу Орлеанскому.
До чего же был кокетливо убран этот салон, где игроки в бульот восседали вокруг ломберного стола из наборного розового дерева, доставленного сюда не более не менее как из Версаля:
Шарль-Фердинанд просто велел отнести его на дом к Виржинисовсем так же, как по его распоряжению, опять-таки для её особняка, сняли картины со стен Павильона Марсан или нагрузили её карету серебряными сервизами, позаимствованными в Тюильри! За исключением деревянных панелей во вкусе старого режима и барельефов с изображением персонажей греческой мифологии, помещённых между дверями, весь салон буквально утопал в драпировках, даже потолок был обтянут сборчатой жёлтой тканью, по карнизу шли бледно-голубые, просто очаровательные шёлковые фестоны, точно такие же портьеры висели на дверях, а на окнах красовались занавеси соломенного цвета, подбитые голубым шёлком, падавшие непостижимо мягкими складками до самого ковра в цветах.