— Кто вы? — обратился ко мне Аркадий Николаевич, сильно заинтригованный.
— Критик, — отрекомендовался я, привстав. При этом, неожиданно для меня самого, моя глупая нога выставилась вперед, тело еще больше искривилось вправо. Я утрированно изящно снял цилиндр и отвесил вежливый поклон. После этого я сел и снова наполовину скрылся за камином, с которым мы почти сливались в тонах красок.
— Критик?! — проговорил Торцов в недоумении.
— Да. Интимный, — пояснил я скрипучим голосом. — Видите перо… Изгрызанное… От злости… Закушу его вот так, посредине… затрещит и… трепет…
Тут совершенно неожиданно из меня вырвался какой-то скрип и визг вместо хохота. Я сам опешил от неожиданности. По-видимому, он сильно подействовал и на Торцова.
— Что за чорт? — воскликнул он. — Идите сюда, поближе к свету.
Я подошел к рампе своей путаной походкой, с глупыми ногами.
— Чей же вы интимный критик? — расспрашивал меня Аркадий Николаевич с впившимися в меня глазами и точно не узнавая.
— Сожителя, — проскрипел я.
— Какого сожителя? — допытывался Торцов.
— Названова, — признался я скромно, по-девичьи опуская глаза.
— Втерлись-таки в него? — давал мне нужные реплики Аркадий Николаевич.
— Вселен.
— Кем?
Тут снова визг и хохот душили меня. Пришлось успокаиваться, прежде чем сказать:
— Им самим. Артисты любят тех, кто их портит. А критик… Новый порыв визга и хохота не дал мне договорить мысли.
Я опустился на одно колено, чтоб в упор смотреть на Торцова.
— Что же вы можете критиковать? Ведь вы же невежда, — ругал меня Аркадий Николаевич.
— Невежды-то и критикуют, — защищался я.
— Вы же ничего не понимаете, ничего не умеете, — продолжал поносить меня Торцов.
— Кто не умеет, тот и учит, — сказал я, жеманно садясь на пол перед рампой, у которой стоял Аркадий Николаевич.
— Неправда, вы не критик, а просто критикан. Нечто вроде вши, клопа. Они, как и вы, не опасны, но жить не дают.
— Извожу… потихоньку… неустанно… — проскрипел я.
— Гадина вы! — уже с нескрываемой злобой воскликнул Аркадий Николаевич.
— Ой! Какой стиль! — я прилег около рампы, кокетничая с Торцовым.
— Тля! — почти кричал Аркадий Николаевич.
— Это хорошо!., очень, очень хорошо! — Я уже кокетничал с Аркадием Николаевичем без зазрения совести. — Тлю ничем не отмочишь. Где тля, там и болото… а в болоте черти водятся и я тоже.
Вспоминая теперь этот момент, я сам удивляюсь своей тогдашней смелости и наглости. Я дошел до того, что стал заигрывать с Аркадием Николаевичем, точно с хорошенькой женщиной, и даже потянулся своим жирным пальцем суженной руки с красными ладонями к щеке и носу учителя. Мне хотелось его поласкать, но он инстинктивно и брезгливо оттолкнул мою руку и ударил по ней, а я сожмурил глаза и через щелочки продолжал кокетничать с ним взором.