Сквозь отупение сквозила острая мысль. Он падает на планету с ускорением свободного падения. Земля раздувается как голубой пузырь, но на самом деле он пылающий, красный, сжигающий. Чувствуются «стенки» пространственного натяжения, но он никогда еще не летал в космосе, и не знает как здесь используется кривизна трассы. А если бы знал, то ему все равно не хватило бы ловкости и реакции. Да еще и этот процессор, который он держит в руках словно самовар. Вышвырнуть его к черту.
«Пусть вначале сгорит этот сраный процессор и вся глобальная небесная сеть впридачу, а уже потом наступит конец мне.»
Миша прижал к груди матово-черную пирамидку, чтобы отбросить ее от себя и…
7.
Пирамидка лежит на его груди как странный младенец и словно говорит ему – во мне альфа и омега. Во мне выход ко свету и настоящая не грошевая свобода – не пестрые побрякушки, не разгулявшийся фаллос, не директорский портфель, а свобода новых измерений, где люди будут плавать в лучах голубого гиганта и отталкиваться от багрового сияния красного карлика своими невесомыми крылами. И эта будет жизнь его сына, и сыновей его сына, и всего его рода.
Исчезли все лишние мысли, и мысли о мыслях, и остался только вкус полета, чувство пространственной кривизны, и ощущение пространственных зарядов. Сунув под мышку процессор, Миша махнул рукой, чтобы изменить момент вращения, и по касательной оттолкнулся ногой от «стенки». Изменив направление, он стал входить в атмосферу Земли по траектории нормального шаттла.
Описав петлю вокруг перистого облака, Миша сорвался в пике, но вышел из него, затормозив на пространственном выступе, покрывающем Скандинавию. А потом он разглядел Питер за блестками Финского залива. Васильевский остров неторопливо выползал из воды, и где-то там должен быть дом на Съездовской…
Миша влетел в окно пятого этажа. И влепил в стену рокера-бандита, который сидел с пистолетом в руке около испуганного мальчика. Слетела с петель дверь комнаты и еще один бандит был уничтожен тараном возле туалета уже в коридоре.
– Папка, – закричал мальчик, выбегая в коридор. – Ты летаешь! Не хуже, чем Сережкин попугай!
И протянул руки.
– Сейчас мы к бабушке, – сказал Миша, обнимая щуплое тельце сына. – А потом мне надо ненадолго отлучиться на Памир.
8.
Он стоял на берегу залива. Все прошло, как с белых яблонь дым. Его полеты наяву стали почти что, как его полеты во сне – смутное воспоминание, не более. Хорошо, хоть не пришлось в тюрьме на нарах париться. Он встретил испытателя еще один раз и отдал ему свои незаконные летательские права. Тот, немного подумав, пожал Мише вялую руку и улетел на Марс. В руке у доцента остался подарок – небольшая ромбовидная пластинка, если точнее права на бег по волнам и хождение по водам. Нелегальные…