С каждым днем для совершения моего утреннего туалета мне требовалось все меньше и меньше времени; упражнения левой рукой в искусстве письма, которым я посвящал время до полудня, стали даваться мне легче, а их результаты становились все менее неразборчивыми. Вскоре я перенес эти занятия в бухгалтерию моего дяди и добился того, что в большинстве случаев мои усилия не оказывались тщетными. В то же самое время я пришел к выводу, что, проявляя осторожность, я смогу в своих дневных верховых прогулках обходиться без помощи мальчика-конюха. Доктор разрешил мне ходить без перевязи; и с помощью петли на поводьях, накинутой на мое правое запястье, я мог, натягивая и ослабляя их, управлять своей лошадью. Каждый вечер, когда я поднимался из своего подвала, мои глаза были наполнены жгучей болью от пороховой гари, грома и вспышек выстрелов моего пистолета, стреляющего в тесном и узком канале подземелья, а сознание с удовлетворением отмечало, что рука моя становится все тверже, а кисть проворнее.
Однажды в самом начале этого периода преодолений и маленьких побед я навестил Фелицию. И в этот день мои возрожденные смелость и отвага, быть может, как ни в каком другом случае, избавили меня от того, что легко могло стать причиной новых бед и несчастий. Хиби, новая служанка, открыла на мой стук дверь и сказала мне, что Фелиции нет дома. Я пришел на следующий день и услышал от нее тот же ответ. Глубоко уязвленный известием о помолвке Фелиции, я бы, конечно, покинул это место, тем более что располагал убедительными доводами, свидетельствующими о том, что девушка находится в доме. Но тренировки на свежем воздухе сделали меня сильнее и дали право быть подозрительнее. В манере служанки держать себя было какое-то оскорбительное высокомерие, которое, в этом я был твердо убежден, не являлось отражением чувств ее госпожи ко мне. Поэтому я ответил с той мерой независимости, которую позволяло мне мое родство с Фелицией, что останусь в доме и буду ждать возвращения госпожи. И когда через несколько минут Фелиция вошла в гостиную, я не удивился ее появлению. Однако она удивила меня спустя минуту, когда, выслушав мой ответ на свои упреки на мою невнимательность к ней, девушка вдруг поднялась с дивана и, тихо подойдя к двери, неожиданно широко распахнула ее. Хиби, которая, должно быть, стоя на коленях перед дверью, прижималась ухом к замочной скважине, растянулась во весь свой грациозный рост прямо у ног Фелиции.
— Сходите за Барри и возвращайтесь вместе с ним, — строго приказала Фелиция служанке; и когда оба слуги встали перед ней, продолжила: