— Справедливо, — согласился Мешков, настораживаясь.
— В городе куда ни шагни — лихой завистник, — сказала Шубникова.
— Широкая нива для зависти, — признал Мешков без особой охоты.
— Столько всякой неприязни кругом. Живёшь, живёшь с человеком, сочувствие ему изъявляешь, из беды его выручишь, а потом… — Дарья Антоновна вдруг приклонилась к Мешкову: — Потом — на тебе: своею щедротной дланью пригрел, можно сказать, ядовитое гнездо.
— В каком отношении, то есть, ядовитое? — недоверчиво спросил Мешков.
— Да взять хоша бы вашу неприятность. Я уж вас так пожалела, Меркурий Авдеевич, прямо ночь напролёт уснуть не могла. Надо же, думаю, случиться: богобоязненный, уважаемый человек, дочка в доме на выданье, — какой, думаю, страх!
— Вы, собственно, имеете в виду… — начал Мешков, намереваясь строго отклонить всякую неясность, но с нарастающим беспокойством.
— Да я про вашего подпольщика-то, — совсем простодушно заявила Шубникова.
Она с горечью развела руки открытыми ладонями к Мешкову и, наклонив набок голову, замерла наподобие модели, позирующей растроганное сочувствие. Настенька вся так и собралась в комочек от нетерпения, и лицо её решительно готово было принять любую мину, в зависимости от того, что доведётся услышать. Лиза с матерью и Виктор Семёнович глядели на Мешкова боязливо и пристально.
Он помрачнел от прилившей к голове крови и несколько секунд не двигался и не мигал. Потом большим пальцем подобрал с губ усы и раздвинул бороду, отчего вид его стал вразумительнее и несколько праздничнее.
— Моего подпольщика? — проговорил он, снизив голос. — У меня никаких подпольщиков не бывало, да и не могло быть.
— Ну, которого изловили в вашем доме, — ещё шире развела руки Дарья Антоновна.
— Мой дом господь миловал от людей, которых надо бы изловлять. Бог с вами!
— Да ну, на участке, что ли, у вас, — ведь весь город говорит про это.
— Мало ли носят по городу сплетён? В соседнем флигеле взяли как-то жену одного смутьяна. Так, что же, я за неё ответчик?
— Да кто же вас хочет, Меркурий Авдеевич, ответчиком сделать? Я говорю только, какая вам неприятность.
— А почему же неприятность, если меня это не касается? — уже отыскав опору, начинал забирать повыше осанившийся Мешков.
— Уже по одному тому неприятность, что говорят.
— Да вам-то, как доброй знакомой моей, а ныне — и всей моей незапятнанной семьи, вам-то, Дарья Антоновна, не вторить следовало бы тому, что говорят, а пресечь разносящих сплетню.
— Что вы, в самом деле, Меркурий Авдеевич, — сказала неожиданно приказательно Шубникова, резко поправляя складки шумящего платья, — разве кому я позволю намекнуть на вас каким-нибудь словом сомнительным или подозрением, что вы? Я только думаю, какие у вас заботы были, когда взяли эту самую смутьяншу.