Снизу поднималась пожилая сухощавая женщина, одетая неярко, но чисто и строго, с офицерской выправкой и папкой из кожзаменителя под мышкой.
– А, Виктор Викентьевич! Я к вам! – громко начала она резким, недовольным голосом.
– Иннокентьевич, – промямлил он; в его чертах проступила тоска затравленного и больного человека.
– Ну да, верно, – кивнула она снисходительно, распахивая папку. – Вы на собрании жильцов не были, а мы там вас обсуждали. У вас знаете сколько задолженности?
– Знаю, – попробовал он обойти женщину и улизнуть, но она так встала, что миновать ее, не задев, было нельзя. – Знаю, я знаю! Много. Я все выплачу, да. Скоро, скоро!
– На водку у вас деньги есть, – торжествующе заметила официальная женщина, опустив взгляд на его сумку. – И всякие посторонние девушки…
– Послушайте!… – вскипел он, вздернув подбородок, но закаленную жилищными вопросами начальницу невозможно было перебить.
– …в гости к вам ходят, – продолжила она, твердо убежденная в своей правоте. – Третьего дня целый мешок цемента купили, в лифте насорили, грязь развели. А еще образованный, из себя чего-то строите.
– Да вы поглядите, что тут… – Виктор стал тыкать рукой во все стороны, пытаясь привлечь или переключить внимание начальницы. Тщетно. Она закогтила жертву и не намеревалась выпускать из лап, пока не отравит жильцу кровь до последней капли.
– Я вас предупреждаю: кооператив подаст на вас в суд. Но сначала штраф… вот тут распишитесь, – сунула она обгрызенную шариковую ручку, – что вы уведомлены и согласны. Тогда суд отложим. Но до двадцать пятого числа вы должны…
– Да, да. – Черкнув подпись кое-как, не глядя, он почти бегом пустился по лестнице.
– Я вас предупредила! – метнулся вдогонку пронзительный голос.
Он вылетел из подъезда, и белизна снега хлынула в его усталые глаза, ударила в грудь и заставила остановиться. Волочащий ноги согбенный дед-скелет, до глаз заросший бородой-веником, сосредоточенно сгребал снег лопатой и бормотал что-то себе под нос, а порой проговаривал целые отрывки монолога: “Да, вот… понаехали… а я вас… ха-ха!… вот так-то…”
Озябшие, невыспавшиеся люди сновали мимо подъезда в обе стороны, вздернув плечи и шаркая ногами. Шли, насупившись, школьники с ранцами и бабки с палочками, неестественно яркие женщины с глазами побитых собак, сморщенные мужчины рыбьего цвета. Все хоть на миг, да взглядывали на Виктора, застрявшего на ступеньках крыльца, – с подозрением, ненавистью или безразличием, кто как. Он сделал движение, неосознанно стремясь вернуться в подъезд, но дед-скелет заметил и, прервав уборку снега, засмеялся нехорошим кашлем, закивал, поманил рукой-клешней: