— Что с нами будет? — осведомился Гревс все ещё агрессивным тоном.
— Вы будете интернированы на все время войны.
— Мы не шпионы!
— Те, кого вы интернировали во время южноафриканской войны, тоже не были шпионами, насколько вы можете припомнить.
— Это было совсем иное. Причины были в высшей степени сложными…
— Наши причины тоже сложны. Вы подданный иностранной державы, с которой мы ведем войну. Потенциально вы представляете угрозу.
— Бог ты мой! И вы ещё утверждаете, что мы лицемеры!
— Вы же не станете отрицать, сэр, что здесь чрезвычайно удачное место для размещения военной базы.
— Здесь находится поселок горнодобытчиков.
— Но он может быть очень полезен как заправочная станция. Мы оставим здесь солдат. Гарнизон. Это оккупированная территория. Если вы выйдете наружу, то увидите, что теперь над летным полем развевается японский флаг.
— Зачем тогда вы захватили нас? У вас теперь это в ходу?
— Да. Вы будете интернированы в лагерь для военнопленных европейцев в Рисири.
— Где он, к черту, находится этот Рисири?
— Это маленький остров недалеко от побережья Хоккайдо, — пояснил один из ирландских священников. Хоккайдо был большой остров севернее Хонсю, главного острова Японии.
— Довольно приятная местность, насколько я припоминаю. Несколько лет назад я занимался там миссионерской работой.
Японский капитан улыбнулся:
— Вам следовало бы ограничить свою паству одними европейцами, святой отец. Но у вас будет достаточно времени для воспоминаний.
Гревс замолчал. Он допил остатки джина так, словно не надеялся больше на выпивку в течение многих лет.
После того как вышли женщины, настала очередь пожилых мужчин. Японцы не были с нами жестоки. Тех, кто был слишком слаб, чтобы идти самостоятельно, поддерживали солдаты.
Японские военнослужащие даже забросили за плечи ружья, чтобы нести узлы или чемоданы своих пленников. Не было никакого смысла оказывать сопротивление, и они знали это, как и мы. Бортовое оружие могло в несколько секунд превратить отель Ольмейера в гору мусора и золы, а нам нужно было думать о других, кто ещё оставался в отеле.
Несколькими минутами позже японский капитан вышел на поле и затем вернулся, чтобы отдать своим людям приказы. Солдаты сняли ружья с плеч, побежали в ночь и оставили только одного человека охранять нас. Мы слышали крики, затем выстрелы; чудовищный вопль поднялся, стих и снова поднялся.
— Кули! — Ольмейер прижался к окну. Мы все последовали за ним. Часовой не пытался остановить нас. Он стоял возле двери и тоже удивленно смотрел наружу.
В красном отблеске огня были видны лишь силуэты малайцев и китайцев, которые пытались штурмовать воздушный корабль, защищаемый рядами вымуштрованных японских солдат.