А вот Хироманта он с тех пор не видел и совсем забыл о нем, думал даже, что он умер, пока сегодня утром он вдруг не возник из небытия и не позвонил.
– Аврам? – раздался в трубке его тихий, вкрадчивый голос. – Надо бы увидеться, Аврам.
И снова всплыли в памяти Рудаки те жуткие годы: бесконечные шатания по Кресту в поисках рубля, короткие промежутки пьяного веселья и потом опять бесконечные шатания, скандалы дома и на работе.
– А Юра… – сказал он в трубку без особого энтузиазма– очень не хотелось ворошить прошлое («Хотя было там разное, – мысленно поправил он себя, – и хорошее было»). – Как живешь, Юра? Сто лет тебя не видел.
– Плохо живу (Хиромант всегда говорил правду, вспомнил Рудаки). Со здоровьем плохо. Встретиться надо – дело у меня к тебе есть.
Рудаки стал вспоминать, сколько у него неподотчетных Иве денег, – выходило немного, грошей сто – не больше. Вот все ему и отдам, решил он. А Хиромант продолжал:
– Я тут придумал кое-что – хочу с тобой посоветоваться.
– Давай встретимся, – сказал Рудаки, – давай увидимся – давно ведь не виделись. У меня две пары лекций сегодня. Давай часа в два около метро «Демьяновская». Подходит тебе?
– Хорошо, – ответил Хиромант, – в два у «Демьяновской», возле «Макдональдса».
– Договорились, – сказал Рудаки. – Ну, до встречи.
– До встречи, – Хиромант повесил трубку.
Двадцать лет есть двадцать лет, и Рудаки был готов к тому, что Хиромант изменился, но не думал, что он изменился настолько. Когда он подошел к метро, то сначала подумал, что Хиромант опаздывает, хотя помнилось, что был он раньше всегда очень пунктуальным. Только присмотревшись внимательнее к толпившимся у метро людям, он узнал Хироманта, узнал потому, что стоял он как-то очень отдельно.
На этом всегда людном месте народ спешил, толкался, шла бойкая торговля чем угодно. Люди сталкивались, расходились, едва не наступали друг другу на пятки, стоял гам множества голосов, из магнитофона подростка, торговавшего картами для мобильных телефонов и Интернета, доносилось громкое бум-бум современной музыки. Хироманта же толпа обтекала, спешащие люди, даже особо наглые в этом веке подростки, далеко обходили его одинокую фигуру.
Стояла поздняя осень, погода была солнечная, но холодная, и Хиромант был одет в длинное черное пальто, шея у него была замотана толстым черным шарфом, и на голове была тоже черная, косо напяленная шляпа. Он опирался на трость и смотрел прямо перед собой, сквозь людей. Он отпустил бороду, и лицо его, и раньше незаметное, теперь, казалось, совсем отсутствовало, и был он похож на пугало.