– Дугри,[16] – сказал старик и показал рукой в конец пустой улицы.
Со сна Рудаки соображал медленно. Он хотел спросить старика, что значит «прямо», куда же ему идти, чтобы выйти из города в сторону Ливана, но пока он собрался с мыслями, старик уже исчез. Возвращаться и искать его в незнакомом доме едва ли имело смысл, и он побрел по темной улице, косясь на собак, рывшихся в отбросах у заборов.
Мысли его разбегались, и думал он сначала совсем не о том, о чем следовало в его положении, не о том, как попасть ему в Ливан, границы которого вклинивались здесь глубоко в сирийскую территорию, думал он о том, почему старик понял, когда он ответил ему по-турецки, – решил, что старик все-таки армянин, несмотря на женщин в хиджабах, что бежал он из недалекой Турции во время геноцида и потому понимает турецкий; потом он стал гадать, почему на небе нет луны, хотя еще вчера, если это было вчера, полная луна висела в небе и было светло, почти как днем; потом все мысли вылетели из головы и осталась одна, не мысль, а скорее безмолвный крик, что-то вроде «пронеси, господи!», хотя оформить его в слова он едва ли смог бы.
Начались шиитские кварталы. За растрескавшимися, завалившимися дувалами стояли обгоревшие остовы домов, от них поднимался в небо и стлался по улице белый то ли дым, то ли пар, и лишь изредка по обгоревшим балкам пробегали золотистые змейки пламени. Живых нигде не было видно, но почти у каждого дома лежали трупы – мужчины, женщины, детей, правда, не было. Он шел, глядя себе под ноги, и в голове крутилось то «пронеси, господи!», то не известное еще в том времени слово «зачистки».
Сколько времени он так бездумно брел, стараясь не глядеть на мертвых, спотыкаясь и кашляя от дыма, сказать трудно – может быть, час, а может быть, и два или три – во всяком случае, когда эта бесконечная страшная улица наконец закончилась и перед ним открылась окружавшая город пустыня, стало светать и на темном небе у горизонта появилась узкая голубая полоска. И тут же, недалеко от последнего дома, он увидел первого живого человека – закутанный в бурнус старик стоял, опершись на палку, и молча смотрел, как он ковылял к нему, увязая в песке.
Когда он подошел ближе, то увидел, что позади старика, почти сливаясь с сероватым песком пустыни, прижимаясь друг к другу, стоят и лежат овцы – отара сплошной шевелящейся серо-черной массой покрывала пространство за спиной старика. Вскоре откуда-то из недр этой массы материализовались две огромные, как показалось Рудаки, собаки, подбежали к старику и, оскалив зубы, зарычали.