– Прекрати, Кэт! Прекрати сейчас же! Немедленно поставь стакан. Я отвезу тебя домой.
– Ни за что. Мы с Сонни только начали.
– Ты дура! – Я почти кричала на нее. – Если ты хочешь угробить себя – ну и отлично. То есть не отлично, но это твое дело. Ты можешь делать с собой все, что угодно. Но ты носишь ребенка Ричи. Задумайся хоть на секунду о том, что ты можешь навредить малышу.
Она промолчала и одарила меня угрюмым взглядом. Я понадеялась, что достучалась до нее.
– Это ведь ребенок и Ричи. Как ты можешь так поступать с Ричи, когда он лежит в больнице? Меня возмущает твое поведение, если хочешь знать.
– Вообще-то не хочу, – огрызнулась она. – Можешь оставить это при себе. Кроме того, Ричи не знает, где я сейчас. Он даже о ребенке не знает.
Это уже слишком. Я схватила ее за руку, рывком поставила на ноги и, схватив ее сумочку, потащила к выходу.
– Сонни! – завизжала она, но он был поглощен разговором с барменом и не слышал ее.
Я вытолкнула ее на улицу и поймала такси, но когда я запихивала ее в машину, она перелезла через сиденье и выбралась с другой стороны. Я упала на заднее сиденье и смотрела, как она, спотыкаясь, бредет по улице.
– Хотите, чтобы я поехал за ней? – с сомнением спросил таксист.
Я покачала головой и попросила отвезти меня на Бленхейм-кресчент. По крайней мере, из бара я Кэт вытащила.
Голос Марвина Гея,[20] поющего «Это так необычно», ударил мне по ушам, едва я открыла парадную дверь. Мама исполняла сольный танец вокруг кухонного стола и пребывала явно в лучшем расположении духа, чем когда я уходила. Слава богу. Она расстроилась, когда Сонни забыл включить ее в список приглашенных на празднование в честь Ричи. Вообще-то последние два дня она провела у телефона, как невротичная девица лет двадцати.
– Почему он не звонит? Что это значит? – постоянно спрашивала она меня. – Он ждет, что я ему позвоню? Как ты думаешь? Что делать, Ли? Скажи мне, пожалуйста!
Не знаю, почему она решила, что я знаю ответ. В конце концов, прошло уже восемь лет с тех пор, как я сама ходила на свидания. Правда, ходи я на них и сейчас, все равно не смогла бы прокомментировать брачные повадки такого стареющего плута, как Сонни Кросс.
– Это была самая волнующая ночь в моей жизни, – призналась мама, вернувшись от парикмахера. Она застала меня в кабинете. Я еще тряслась после визита Базза и то и дело всхлипывала, вспоминая о Норин. Я совершенно забыла про обнаженный торс Сонни Кросса на лестничной площадке и была застигнута врасплох. Не успела я рассказать, что произошло, как мама пустилась в сенсационное описание проведенной с ним ночи.