Дейн смотрел на нее со свирепым отчаянием. Он должен был знать, что нельзя приближаться к ней и на милю. Через тринадцать дней они поженятся, у него будет брачная ночь и потом столько ночей, сколько понадобится, чтобы утолить похоть и покончить с этим. Он говорил себе, что не важно, как она в это время будет ему досаждать, он терпел и худшее за меньшую награду и, уж конечно, вытерпит несколько недель расстройства.
Придется потерпеть, потому что слишком живо он воображал альтернативу: маркиз Дейн, пыхтя, околачивается возле будущей невесты, как голодная дворняжка возле тележки мясника. Вертится и лает под ее дверью днем, воет под окном ночью. Трусит за ней к портнихе, шляпнику, сапожнику, парикмахеру, огрызается и рычит на вечеринках.
Он привык получать то, что хочет, в тот же миг, как захотел, и игнорировать или отвергать то, что не может получить мгновенно. Он обнаружил, что пренебречь ею он может не больше, чем голодная дворняга – куском мяса.
Должен был догадаться в тот день, когда ее встретил, когда мотался по магазину Шантуа, не в силах отвести от нее глаз. Должен был хотя бы отметить проблему в тот день, когда изнывал, снимая с нее проклятую перчатку.
В любом случае теперь от правды не убежишь, после того как он дал себе – и ей – такое красноречивое доказательство. Все, что ей потребовалось, это описать предмет нижнего белья, и он потерял голову и попытался на нее наброситься.
– Хочешь, чтобы я слезла с коленей? – вежливо спросила Джессика, продолжая смотреть прямо перед собой.
– А ты хочешь? – раздраженно спросил Дейн.
– Нет, мне вполне удобно, – ответила она.
Хотел бы он сказать то же самое о себе. Из-за маленькой круглой попочки, удобно, видите ли, разместившейся у него на коленях, его чресла испытывали адские муки. Он понимал, что избавление – в нескольких дюймах, надо только повернуть ее к себе, задрать юбку и…
Шансов на это столько же, как если бы она находилась в Китае, с горечью подумал Дейн. Вот в чем беда с леди, одна из миллиона бед. Ты не можешь сделать свое дело, когда захочешь. Ты должен ухаживать, уговаривать, а потом делать это в подходящей кровати. И в темноте.
– Тогда оставайся, – сказал он. – Только больше не целуй меня, не провоцируй. И не говори про ночное облачение.
– Отлично, – сказала Джессика и беспечно огляделась, как будто сидела за чайным столиком. – Ты знаешь, что первая жена Шелли утопилась в Серпентайне?
– Моя первая жена обдумывает то же самое? – спросил он, глядя как-то неуверенно.
– Разумеется, нет. Женевьева говорит, что самоубийство из-за мужчины – непростительная бестактность. Я просто беседую.