Простоволосый, страшный в гневе, Владимир выскочил вслед за Макаркой. Якут тут же вскинул винчестер и выпалил по бандитам, не задумываясь и почти не целясь – тощего Делибаша он узнал сразу. Тот охнул и упал, но затем быстро поднялся и заковылял в спасительные заросли стланика. И в этот миг резко и гортанно закричал китаец Ли. Молниеносно взмахнув рукой, он выпустил в воздух маленькую серебристую рыбку – остро отточенный нож. Макар охнул, выронил винчестер и начал медленно валиться на землю.
– Макарка-а! – в отчаянии закричал Владимир, подхватив на руки бесчувственное тело якута.
С продуктами вышла неувязка. Их стало катастрофически не хватать. Взрыв на перевале, уничтоживший следы главарей белогвардейского отряда, напугал оленей, и две упряжки со съестными припасами свалились в пропасть. Но беда не ходит в одиночку: примерно через две недели после случая на перевале, ночью, а точнее – под утро, волчья стая разогнала ездовых оленей. Хищников с седой, почти белой, шкурой, которые были высотой с доброго теленка, казалось, родила метель. Бесшумные, как сама смерть, северные волки не боялись ни криков, ни выстрелов. Обезумевшие от страха ездовые олени порвали упряжь и умчались в ночь. Когда полностью рассвело, удалось разыскать только двух оленей. Остальные или присоединились к своим диким сородичам, или стали волчьей добычей.
Почерневший от мороза Деревянов рычал, словно затравленный зверь. На одной из утраченных упряжек хранился запас спирта, и вынужденное трезвое существование бесило его больше, чем значительное ограничение дневного пайка.
Молчаливый Кукольников к потере оленей отнесся со странным безразличием. Он проявлял чудеса выносливости, прокладывая лыжню практически бессменно. Казалось, что его бледно-желтые щеки вовсе не чувствительны к свирепому морозу; может, потому, что каждое утро он подолгу втирал в кожу вонючий нерповый жир, от которого Деревянова тянуло на рвоту.
Безразличный ко всему Христоня, закутавшись в башлык так, что виднелись только его блудливые похмельные глаза, прислуживал, как всегда, безотказно и сноровисто. Если и появлялась какая-нибудь мысль в его чубатой голове, так это, пожалуй, всего лишь одна: как перехватить лишний кусок с пайки господ офицеров.
Бирюлеву приходилось тяжелее всех. Пытаясь остановить оленей, взбесившихся от страха перед волками, бывший жандарм, а затем палач белогвардейской контрразведки, свалился в расщелину и подвернул ногу. Теперь Бирюлев хромал с каждым днем все сильней и сильней; он с превеликим трудом тащился позади, налегая на самодельный костыль. Больная нога Бирюлева распухла, стала толстой и неуклюжей, не влезала в торбас. Пришлось обмотать ее огрызками оленьих шкур – остатками пиршества волчьей стаи.