Кукольников брезгливо кивнул Бирюлеву:
– Подними. Перестарался… черт тебя дери.
– Прикидывается… Злобно оскалившись, Бирюлев встряхнул мужичонку за шиворот.
– Стой смирно, стер-рвец! – рявкнул он.
Мужичок стоял, шатаясь, и глядел на Кукольникова, в котором признал большого начальника, обезумевшими со страху глазами.
– Ну? – забарабанил по столу тонкими пальцами Кукольников.
– Не признается, – потупился под взглядом ротмистра Бирюлев.
– Та-ак… Работать разучились? Ладно, иди. Бирюлев поторопился покинуть избушку. Он был давно знаком с ротмистром, а потому знал, что когда Кукольников гневается, с ним лучше не спорить.
– Нуте-с, милейший, – обратился ротмистр к мужичку, – что прикажете с вами делать?
– Господин начальник, Христом-Богом прошу – отпустите! Мужичок, как подкошенный, рухнул на колени перед бывшим жандармом.
– Я все сказал, верьте мне! Только Макарка знает эти места. Он меня туда водил. Не найду я без него. Не губите невинную ду-у-шу-у… Мужичок жалобно взвыл, елозя жидкой бороденкой по начищенным до блеска сапогам ротмистра.
– Как зовут? – резко спросил Кукольников.
– Бориска я, Бориска, – заторопился мужичок. И с тоскливой надеждой попытался заглянуть в глаза бывшему жандарму.
– Точнее! – властно приказал ротмистр, недобро глянув на мужичка. Тот отшатнулся под его взглядом, будто увидел приготовившуюся к броску змею.
– С-сафи, Сафи Шафигуллин… – выдавил Бориска. Он заикался и дрожал всем телом.
– Татарин? Нехристь, а Христом-Богом клянешься.
– Крещенный я, вот… Бориска-Сафи начал торопливо креститься.
– Крест носишь?
– В тайге… потерял.
Бориска безнадежно склонил голову. Из его глаз сами собой потекли слезы. Похоже, он начал прощаться с жизнью.
– Понятно, – сказал Кукольников брезгливым тоном. – Поди, врешь, сволочь. Кто такой Макарка?
– Макар Медов, якут.
– Где он живет?
– В Гадле… далеко отсюда. Только Макара трудно застать на месте. В летний сезон он пропадает в тайге.
– Кто еще может провести в те места?
– Не знаю. Разве что Колыннах… Живет там же. Только шибко старый он.
– Ничего. У нас помолодеет, – хищно покривил тонкие губы Кукольников.
– Бирюлев! Накормить. И пусть отдыхает…
Христоня принес закопченный чайник. Пили чай вприкуску, молча, избегая смотреть в глаза друг другу. У Деревянова слегка дрожали руки. Кукольников внешне казался спокойным, только еле приметные глазу пятна лихорадочного румянца испещрили тугие скулы.
После чаепития, по обоюдному согласию, пошли к реке, подальше от любопытных глаз и ушей. Долго молчали, с деланным усердием проверяя поставленные с вечера удочки-донки на налима. Это была единственная страсть, в какой-то мере сближавшая такие разные натуры.