Когда он отпер ключом дверь, Жанина, — он знал, что это не могло быть иначе, — стояла почти на пороге, и он сразу увидел ее расширенные глаза.
— Ну, что? — спросила она почти неслышным от волнения голосом.
Он, не отвечая, обнял ее талию и, насвистывая все тот же вальс, стал кружиться с ней по комнате.
— Ты с ума сошел, — сказала она, смеясь. — Я тебя спрашиваю о серьезных вещах.
Но он продолжал свистеть, заставляя ее следовать за собой в танце. Потом он остановился и сказал:
— Нет ничего хуже ковра, когда танцуешь.
— Ответь мне на мой вопрос.
— Хорошо. Ты умеешь жарить курицу?
— Какое это имеет отношение к тому, о чем я тебя спрашиваю?
— Самое непосредственное, — сказал Роберт. — Завтра вечером мой отец обедает у нас, и он просил меня передать тебе, что ему хотелось бы есть жареную курицу.
— Боже мой! — сказала она, опускаясь в кресло. — Я умру от страха, Роберт.
Но на следующий день все прошло благополучно. Жанина, которая действительно испытывала неподдельный страх при одной мысли о встрече с отцом Роберта, вначале говорила едва слышно, но потом оправилась: Андрэ Бертье обращался с ней так, точно они были давно знакомы. И когда после обеда они переходили из столовой в кабинет и он обнял одной рукой плечи сына, другой — плечи Жанины, она почувствовала к нему необыкновенное доверие, и последние следы ее боязни исчезли.
В течение всего вечера разговор ни разу не коснулся того самого важного вопроса, из-за которого Андрэ Бертье приехал обедать к сыну. Он рассказывал смешные истории о своем заводе, о рабочих, о сенаторе Симоне, и быстрые его глаза переходили с Жанины на Роберта. Когда была подана курица, он стал говорить о вегетарианцах, до этого он смеялся над Робертом и его книгами — в общем, было впечатление, что этот человек пришел обедать к хорошим знакомым, к которым он искренне расположен, и что во всем этом нет ничего ни особенного, ни значительного.
Но когда Роберт вышел его провожать, он увидел, что лицо отца стало серьезным. Они прошли молча несколько шагов. Бертье сказал:
— Да, в ней что-то есть. В ранней молодости такой была твоя мать. Я не говорю, конечно, о внешнем сходстве.
Роберт кивнул головой. Бертье, поняв причину его молчания, прибавил:
— Я хочу сказать следующее: есть сравнительно мало женщин, при виде которых ты рискнешь подумать — с ней могу связать мою жизнь. Понимаешь? В хорошем и плохом.
— Я об этом не думал, — сказал Роберт откровенно.
— Неудивительно. А я подумал сразу же. Я могу ошибиться в расчете. Но не во впечатлении, понимаешь?
— Я все время чего-то боюсь, — сказал Роберт, — хотя ей об этом, конечно, не говорю. Я не знаю сам, чего именно, какой-то катастрофы, которой я не могу определить. Вдруг она выйдет на улицу и попадет под автомобиль, как ее отец. Кроме того, я боюсь еще, что в один прекрасный день она уйдет из дому и не вернется, чтобы избавить меня от той опасности, которую она так преувеличивает.