— Все ясно. Этот попугай… или эта птица, если ты так предпочитаешь ее называть, залетела к нам в открытое окно. Точно так же, как в свое время Перришон.
— И что же — ты предлагаешь ее оставить? Не много ли будет попугаев на душу населения? Может быть, ты хочешь создать в нашей квартире настоящую попугайскую ферму?
Леня посмотрел на двух попугаев и фыркнул:
— Во всяком случае, я уверен, дети у них должны получиться красивые!
— Даже слышать об этом не хочу! — взорвалась Лола. — Между прочим, квартира у нас общая, и без моего согласия ты не можешь превратить ее в питомник попугаев!
— Тогда напечатай объявление, — предложил Маркиз, — следующего содержания: «В такую-то квартиру залетела попугаиха. Говорит на трех языках и неплохо поет оперные арии». Я помогу тебе развесить это объявление в соседних подъездах…
Словно в ответ на это предложение, попугаиха откашлялась и унылым тенором запела:
— Сер-рдечный др-руг! Желанный др-руг! Пр-риди, пр-риди, я твой супр-руг…
— Бр-раво! — одобрил ее пение Перришон. — Кр-руто! Тр-ребую пр-родолжения!
— Боже мой! — воскликнула Лола. — Я этого просто не вынесу! У меня уже начинается мигрень! Может быть, отдать ее в живой уголок какого-нибудь детского сада?
— Какая ты жестокая, Лолка! — с чувством воскликнул Леня. — Дети замучают бедную птицу! Ты бы еще предложила отнести ее в поликлинику для опытов…
— Паду ли я стр-релой пр-ронзенный!.. — истошно завопила птица, почувствовав, что решается ее судьба.
— Ты уверена, что это попугаиха? — с сомнением произнес Маркиз. — Репертуар у нее исключительно мужской… по-моему, в глубине души она — лирический тенор…
— Можешь не сомневаться, — припечатала Лола, — она — баба, и я ее в своем доме не потерплю! И на ваши с Перришоном уговоры ни за что не поддамся! — Она перевела взгляд с Маркиза на Перришона и добавила, обращаясь к ним обоим: — Имейте в виду — или она, или я!
— Тр-рагедия! Пр-роблема выбор-ра! — выкрикнул Перришон, всплеснув крыльями.
Леня попытался достигнуть компромисса:
— Лолочка, ты, как драматическая актриса, должна испытывать к ней родственные чувства. Все же опера — это тоже театр… вы с ней, можно сказать, коллеги, сестры по призванию…
— Нечего меня убеждать! Я уже все для себя решила!
И тогда попугаиха решила взять переговоры в собственные руки. Если, конечно, можно говорить в этом случае о руках.
— Добр-рая! Добр-рая! — проворковала она, слетела на Лолино плечо и заглянула ей в глаза. — Мир-р? Мир-р?
— Перемирие! — проворчала Лола. — Но только чтобы больше никаких оперных арий!
— Мар-руся хор-рошая! — выдала птица. — Мар-русеньке ор-решков! Сахар-рок!